Ветры низких широт

Бруснецов с Козлюком зря беспокоились, будто их кто-то мог обвинить в недобросовестности, — в том, что придут первыми, они, кажется, не сомневались. Ковалев уже решил для себя, что командиром на шлюпке правого борта пойдет замполит, а шлюпка левого борта, значит, доставалась старпому. Никто на «Гангуте» не знал, какая из двух шлюпок более ходкая, и командир так решил только потому, что себе он непременно бы взял шлюпку правого борта. Как-никак замполит был одноклассником, а старпом заканчивал вообще другое училище, и был он помоложе их двумя годами. «Вот и пусть походит на левой», подумал Ковалев, он тоже почти не сомневался в том, что победить должна шлюпка правого борта.

3

Поздно вечером у командира «Гангута» по спутниковой связи состоялся разговор с командующим. Слышимость была чистая, устойчивая, и Ковалев по интонациям голоса пытался уловить настроение командующего, а вместе с тем и его отношение к тому, что «Гангут» плотно увяз среди кораблей супостата.

— Товарищ командующий, я прошу задержаться на якорной стоянке еще на пять суток. Машины требуют серьезной ревизии.

Машине требовался ППР, а «серьезная ревизия» была из того же порядка, что и «увязнуть», но командующий, видимо, был готов к этой просьбе, поэтому не стал раздумывать, ответил тотчас же:

— Добро. Примерно через месяц-полтора — в зависимости от обстановки — к вам подойдут «Полтава» с «Азовом». Как поняли? Прием.

— Вас понял. Прием, — сказал Ковалев, хотя он ровным счетом ничего не понял: приход «Полтавы» и «Азова» можно было рассматривать и как плановую смену кораблей в океане, и как неудовольствие ему, командиру «Гангута», за... Впрочем, это уже большого значения не имело: главным было «что», а не «за что».

Связь отключилась, а Ковалев все держал трубку возле уха и ждал, что еще прорежется голос командующего и все разъяснит, но и голос не прорезался, и разъяснений не последовало, и Ковалев наконец вложил трубку в зажимы, потом позвонил по другому телефону Сокольникову и попросил того зайти к нему в каюту.

— Давненько мы с тобой чаи ночью не гоняли, — сказал Ковалев, когда Сокольников появился в дверях.

— Давненько, — согласился Сокольников, присаживаясь на диван. — И поговорить все никак не удается. Ты на мостике пропадаешь, а я тут, в низах, зарылся, как крот: то собрание надо провести, то беседу моряки потребовали, то то, то сё...

— Собрание — это очень даже хорошо, — согласился Ковалев, побарабанив пальцами по столу. — Я сейчас с командующим разговаривал. Обещал через месяц-полтора «Полтаву» с «Азовом» прислать. Это как понимать прикажете?

— Так и понимай, что нам пришла пора отдохнуть.

— И я так раньше понимал, а теперь становлюсь мнительным, все ищу в словах тайный смысл. Человек одно скажет, а мне думается, что он другое имел в виду.

— Океан, случаем, тебя не закомплексовал?

— Я этой штукой не балуюсь, — сказал Ковалев. — Только радости от этого немного — другие все равно комплексуют. И нас же своими комплексами потом и бьют по башке.

— Не очень понятно, командир.

— А тут не надо понимать, — быстро промолвил Ковалев. — Тут не понимать надо, комиссар. Тут чувствовать полагается, знаешь, душой, каковую мы за ненадобностью отменили, к сожалению.

— Горячих голов в России-матушке всегда хватало с избытком.

— То там, — помолчав, словно бы обмолвился Ковалев. — А тут каждый на счету. А мы уже трех недосчитываемся.

Сокольников насторожился.

— Больной, — начал считать он, — Ловцов... Кто третий?

— Третьим, комиссар, была самая светлая личность на корабле. Никогда не унывал, всегда всем был доволен, радовался жизни, не лгал и не подличал. И вот этой личности не стало. А звали эту личность, комиссар, Петром Федоровичем.

У Сокольникова отлегло от сердца.

— Хозяин убыл, — сказал он ровным голосом, — а боцман — человек азартный. Увлекся акулой.

— Вот то-то и оно, что хозяин убыл... — Ковалев глянул на часы, наконец, вызвал звонком вестового, попросил чаю. — Ты все-таки решил завтра погоняться со старпомом? — спросил он.

— Надо размяться, — беспечно сказал Сокольников.

— Старпом у нас — человек честолюбивый. Для него гонки — вопрос чести.

— А я честолюбивых уважаю, — заметил Сокольников. — Они в поддавки играть не умеют. Они играют в открытую.

— Не всегда, комиссар, — возразил Ковалев. — К сожалению, не всегда.

— Ну и ладно... Позволь только взять мне старшиной шлюпки Ветошкина.

Ковалев поморщился:

— Я же объявил боевой части семь готовность номер два.

— У акустиков вряд ли будет много работы. Лодка, даже если она и бродит в этом районе, в чем я теперь все-таки сомневаюсь... — Сокольников выразительно помолчал, как бы желая сказать: я, конечно, своего мнения не навязываю, но все-таки. — На банку она не полезет. Тут для нее глубины не хватает. К тому же старпом взял к себе на шлюпку старшиной Козлюка, хотя когда-то, на заре туманной юности, ему приходилось гоняться в паре с Ветошкиным. А Ветошкин с Козлюком хотя и дружат, но это на берегу, а на корабле все чего-то не могут поделить.

— С ума сойти: тайны мадридского двора. А Суханов как там себя чувствует?