Ветры низких широт

Ясное дело, что Петр Федорович не был моряком, хотя и оказался поименованным в вахтенном журнале, и взыскивать за него никто не собирался, но все-таки он был живой тварью, пригревшейся на корабле, поэтому имел все основания, чтобы и о нем заботились, а не бросали на произвол судьбы.

— Сам я, конечно, не видел... — неопределенно сказал Ветошкин.

— Я спрашиваю: схарчили или не схарчили?

— Вы же сами хотели оставить его в базе.

— Что хотел, то прекрасно помню, поэтому и на свой вопрос жду прямого ответа.

Ветошкин вздохнул:

— Говорят — схарчили.

— Эх, мичман, — сказал Суханов, — до чего ж мы погано живем.

Ветошкин дипломатично промолчал, только подумал: «Должно быть, командир крепко врезал... Ишь как руки ходуном заходили».

Но Ветошкин ошибался — командир никому ничего не врезал, только за обедом — впервые за долгое время за столом восседали командир и замполит со старпомом — он заметил Бруснецову:

— Я разрешил взять на борт собаку не для того, чтобы вы ею кормили акул даже в том случае, если бы этого требовало экологическое равновесие.

Бруснецову тоже хотелось разъяснить командиру, что он никого ничем не кормил и, вообще, его в эту минуту не было на юте, но благоразумно промолчал, и Ковалев больше не касался этой темы. Чтобы похерить ее совсем, Бруснецов сказал:

— Приборкой я сегодня доволен, товарищ командир. Мы с Грохольским обошли все низы — чистота стерильная. Жаль, нельзя после такой приборки устроить команде помывочку.

О помывочке старпом сказал для красного словца, потому что помыться все успели ночью, пока возле борта стоял танкер.

— Жалеть не надо, — строго сказал Ковалев. — Ночью воды было от пуза, а танкер теперь подойдет не скоро. Разрешите морякам после обеда окатываться забортной водой из пожарных магистралей. И вообще, пусть на палубе будет побольше праздного народу. — Он взглянул на Сокольникова. — Завтра весь экипаж, за исключением боевых частей пять и семь, живет по распорядку воскресного дня. Так что дело теперь за тобой, комиссар. Пусть завтра моряки поперетягивают канат, пусть на палубе будет побольше музыки. Если погода позволит, спустим шлюпки на воду и походим немного под парусами.

— Акулы же, товарищ командир.

— Ну так что — акулы, — равнодушно заметил Ковалев. — Не падай за борт, тогда и акулы не тронут.

Разговор об акулах Бруснецову не понравился — не надо командира лишний раз будоражить, а то еще опять Петр Федорович вспомнится, тогда-то уж командир точно разложит все по полочкам от «а» до «я», — и он поспешил вмешаться:

— Мы даже могли бы погоняться. Одну шестерку, скажем, взял бы я, другую можно уступить замполиту.

Ковалев хмыкнул:

— Нам только этого и не хватало, чтобы замполит со старпомом выясняли свои отношения на шлюпочном турнире. А впрочем, — неожиданно оживился он, — давайте-ка послушаем, что скажет сам комиссар.

— А знаешь, командир, я размялся бы. Такой фитиль вставил бы старпому.

— Ты прежде в шлюпку сядь, а уж потом и фитиляй.

— Интересно, — сказал Ковалев, — может, кто-то из командиров боевых частей тоже хочет погоняться?

Один сказал: «Не откажусь», и другой сказал: «Не откажусь», и третий...

— А лейтенанты? — обиженным голосом спросил Суханов, которому тоже захотелось походить под парусом.

— Лейтенанты с мичманами пойдут гребцами, — сказал Бруснецов.

Помолчав, Ковалев пожурил Бруснецова.

— Ах, старина, — сказал он отеческим тоном, — не лез бы ты в пекло наперед батьки. Я не могу позволить себе такую роскошь, чтобы отпустить сразу с борта столько офицеров. Команды наберете из моряков. Так будет надежнее. Завтра после подъема флага шлюпки и катера поставить под выстрел. Повторяю: если будет подходящая погода. Списки команд шлюпок, командиров и старшин представить мне сегодня же к вечернему чаю.

Офицеры начали радостно переглядываться, предвкушая завтрашнюю шлюпочную потеху — в конце концов, каждому из них хотелось размяться, — Ковалев маленько охладил их пыл:

— Боевая часть семь завтра, как, впрочем, и во все последующие рейдовые дни, будет находиться в готовности номер два. Так что, Суханов, погоняетесь, когда вернемся в базу.

— Это значит — когда рак свистнет.

— Примерно так, — сухо подтвердил Ковалев и вышел из-за стола.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — меланхолически заметил командир БЧ-5 Ведерников, которому предстояло не на шлюпках гоняться, а уродоваться в еще горячей машине, — словом, собака живет, и кошка живет, — и тоже отправился к себе. За ним потянулись и его офицеры. Ушли механики, и в кают-компании остались только те, кому завтра могло улыбнуться спортивное счастье.

Бруснецов почти случайно предложил замполиту погоняться на шлюпках — надо же было как-то отвлечь командира от этой печальной собачонки, — почти случайно замполит принял вызов, и уже без всяких случайностей командир облек это предложение в форму распоряжения, не выполнить которого они уже не могли, и, когда в кают-компании остались только заинтересованные лица, Бруснецов, как бы между прочим, спросил Сокольникова:

— Ты в какой боевой части собираешься набирать команду?

Сокольников подумал-подумал и важно изрек: