Ветры низких широт

Стукнув в дверь, в каюту вошел вестовой с подносом, и они тотчас замолчали. Вестовой расставил на столе стаканы, закусочку, сходил в коридор за чайником, потом постоял в дверях, дожидаясь, не попросит ли командир еще чего-нибудь, но Ковалев молча кивнул ему, и вестовой тихо исчез.

— У меня до него все руки не доходят, — продолжал Ковалев свою мысль.

— Моряки его стали принимать.

— А что там у него за сердечная история приключилась? Ты не в курсе?

Сокольников подвинул к себе стакан, позвякал в нем ложечкой, забыв положить сахар.

— Ты только не падай. Суханов влюбился в нашу милую, прелестную Наташу Павловну Вожакову. Ни больше ни меньше. И та, кажется, тоже проявила к нему здоровый женский интерес.

Ковалев непроизвольно воззрился на Сокольникова.

— Наташа Павловна?! — удивленно спросил он. — Ты шутишь?

— Нет, командир, не шучу. Какие уж там шутки: один влюбился во вдову моего ближайшего друга и бывшего командира, а эту вдову — уж прости меня за откровенность — старики прочили мне в жены; другой вызывает на шлюпочный турнир. Сплошные «рытвины, ухабы».

— Со старпомом проще. Скажем ему, чтобы гонялся не с тобой, а с Романюком, который, не успев стать командиром БЧ, уже рвется в старпомы, он и утрется, а вот там дело посложнее.

— Команда уже знает о поединке и жаждет крови. Так что пусть все остается в силе.

Ковалев смилостивился:

— Добро. Бери себе Ветошкина. Но неужели наша Наташа Павловна, милая Натали...

— Да-да-да, представь себе.

— А я тогда подумал, что это ты за него заступился. Впрочем...

— Оставь меня в покое... К сожалению, чаще всего не мы кого-то находим, а нас кто-то высматривает... Тут ведь не сразу поймешь, где они, эти начала, а где концы... Так, значит, я могу взять Ветошкина?

— Бери Ветошкина. И пусть публика аплодирует тебе.

— Помнишь, когда-то нам аплодировали девчонки в Питере. Тогда мы брали первые места. Куда подевались те девчонки, скажи мне?

— Отчего же не сказать: те девчонки стали маманями, а наш Сокольников все еще холостяк. Хочешь, вернемся в базу, я тебя посватаю к Наташе Павловне, к нашей очаровательной Натали. Нет, право. Я чувствую в себе задатки свата.

— Не старайся. Не хочу. Наши женщины от нас не уходят. От нас уходят чужие женщины. Ты понимаешь, командир, что такое — чужие?

Ковалев отодвинул от себя стакан и сам вместе с креслом отодвинулся от стола, шумно вздохнув, помолчал.

— Славно мы с тобой чаек погоняли. Теперь уж долго так не гонять.

— Думаешь... — начал было Сокольников, но Ковалев не дал ему договорить, сказал сам:

— Нет, не думаю. Раз командующий определил наше пребывание тут месячным сроком, то, следовательно, он за нас и подумал. Нам осталось только действовать.

— Но чтобы действовать, надо знать...

— Золотые слова, комиссар. Золотом бы их и записать, да нету у меня золота. Ракеты есть, и бомбы глубинные, и еще кое-что, а вот золота командующий не дал. Поскупился командующий.

Зазвонил телефон, резко в полной тишине, как колокол громкого боя.

— Товарищ командир! — доложили с вахты. — На рейд прибыли легкий крейсер и транспортное судно.

— Хорошо. Сейчас я поднимусь на мостик. — Ковалев откинулся на спинку кресла, позволив себе на минуту расслабиться, и вяло улыбнулся. — Видишь, комиссар, какая сила собирается. Это не по нашу душу. Кажется, где-то запахло паленым, вот они и хотят пустить нам пыль в глаза, знают же, что мы сейчас же бросимся докладывать.

Ковалев рывком поднялся, пробежал пальцами по пуговицам рубашки — даже ночью он не позволял себе поблажки, — за ним поднялся и Сокольников.

— Иди, комиссар, отдыхай. Утром все-таки тебе гоняться, а не мне. Поверь, мне не хочется, чтобы фрунзак (выпускник училища имени Фрунзе) болтался на бакштове у балтийца (выпускник Первого Балтийского училища). Они, правда, иногда себя величают еще конногвардейцами. Но это уже их дело.

Сокольников пошел по коридору, направляясь в низы — он помнил, что вахту должен был стоять Ветошкин, — а Ковалев, пользуясь тем, что в ночное время поблизости никого не было, взбежал наверх и пристроился к визиру, за которым только что стоял вахтенный сигнальщик.

— Где? — отрывисто спросил Ковалев, и вахтенный сигнальщик догадался, о чем спросил командир, почтительно сказал:

— Я визир держал прямо на него.

— Понятно. — Ковалев дождался, когда глаза приспособились к ночной полумгле, и начал различать и надстройки у крейсера, слабо освещенные, но все-таки достаточно — для ночи — очерченные, и ют, по которому прохаживался вахтенный и, кажется, курил, по крайней мере, там изредка появлялся неясный светлячок. — Понятно, — повторил Ковалев и крикнул вниз: — Рассыльный!

— Рассыльный есть, — отозвались снизу.

— Пригласите на мостик дежурного офицера.