Ветры низких широт

Отпустив Таню, Наташа Павловна, словно в изнеможении, присела к столу: конечно, проще было бы прогнать этого сумасшедшего, но прогонять его не то чтобы не хотелось, а словно бы не хватало решимости. Она торопливо прошла по длинному гулкому коридору — музыка за дверями уже стихала, видимо, занятия заканчивались, — спустилась по лестнице, застланной белым холщовым половиком, делавшим шаги глухими, глянула на себя в зеркало, достала из сумочки помаду, легонько прикоснулась ею к губам.

Суханов бросил в урну сигарету («Кажется, третью», — подумалось Наташе Павловне.), быстрыми шагами — явно заждался — рванулся навстречу, выжидательно и напряженно при этом улыбаясь. Наташа Павловна пристроилась к нему справа, чтобы не взял под руку — правая рука у военного должна быть свободной. Большую Морскую они прошли молча. «А он не такой уж смелый, каким хочет казаться!»

— Ну так что вы хотели мне сказать? Что вы были в море? — спросила она насмешливо. — Что у вас вахты, смотры?

— Так точно, — сказал Суханов. — Вахты и смотры.

Наташа Павловна иронически-грустно усмехнулась:

— Это старо как мир, и поэтому лазить в окна ради этого не стоило.

Правда тут никак не проходила, Суханов смешался и сказал совсем уж невпопад:

— А вот поэт как-то сказал: «Ты меня незримая звала».

Наташа Павловна негромко рассмеялась:

— Господи, хотя бы поинтересовались, кто я такая.

— Потом поинтересуюсь.

— Может, я совсем и не Павловна.

— Потом сами скажете, кто вы такая.

Суханов уже было направился в мороженицу, решив там немного, что называется, перевести дух, но Наташа Павловна придержала его за рукав.

— А вот в мороженицу я с вами не пойду. И кофе пить не стану. И вообще мне пора домой.

— Я вас провожу.

Наташа Павловна даже остановилась, заглянув ему в лицо.

— Да кто вы сами такой? И почему вы ко мне пристали?

— Ну что ж, давайте начистоту. «Я в твоих глазах увидел море с белым затонувшим кораблем».

— Вы нашпигованы Есениным, как домашняя колбаса чесноком. Но все-таки у поэта немного не так.

— А кто вам сказал, что я не поэт?

«Вы сумасшедший, — подумала Наташа Павловна. — Ну да бог с вами, проводите до раскопа. С меня не убудет». Они перешли на теневую сторону, Наташа Павловна взяла Суханова под руку, пристроилась слева и сказала извиняясь:

— Ужасно жмет туфель.

Суханов не успел ничего сказать, даже фразы еще никакой не придумал, как из-за акаций, подстриженных непривычно коротко для южного города, вынырнули Рогов с Силаковым, оба взопревшие, рассерженные. Увидев Суханова, завопили еще издали в два голоса:

— Товарищ лейтенант!

Наташа Павловна отстранилась, чтобы не мешать их разговору, и потихоньку пошла к спуску.

— Я сейчас, — сказал Суханов Наташе Павловне и повернулся к своим: — Что случилось, орлы?

— Неувязочка вышла, товарищ лейтенант, — заговорили «орлы» в два голоса. — Ловцова в комендатуру замели. Он после разговора вышел вроде бы как не в себе. Они к бескозырке и прицепились, будто чего-то не так.

— Только еще этого не хватало, — пробормотал Суханов, обернулся и, не увидев Наташу Павловну, заволновался: — Вы не видели, куда девушка делась?

— Вниз пошла. — Рогов неопределенно махнул рукой. — По спуску.

Там, внизу, помнилось Суханову, была остановка такси, и Наташа Павловна, окажись машина, очень даже свободно могла и уехать — поди знай, что у нее на уме! — и он подумал, что если сейчас же не догонит, то сегодня вообще проворонит ее. Он напустил на себя туману:

— Вот что, орлы. Марш на корабль и передайте мичману мое приказание, чтобы немедленно отправлялся в комендатуру за Ловцовым.

— Так комендатура-то, товарищ лейтенант, почти рядом...

Лицо Суханова сморщилось, и он невольно поджал губы, словом, налево пойдешь... и направо пойдешь... «Эх, была не была...» — подумал он, и голос его обрел упругость:

— По-моему, я ясно выражаюсь.

— Есть, — сказали Рогов с Силаковым, повернулись и пошли прочь.

Суханов рванул по спуску, прыгая, где можно было, через три ступеньки. Наташа Павловна стояла в тени акации и терпеливо поджидала его.

— Все уладили? — спросила она понимающе.

— Так точно, — бодрым голосом ответил Суханов, наверное, в его голосе бодрости было бы больше, если бы он слышал, что сказал Рогов Силакову:

— Ну, дела... С нашим лейтенантом каши не сваришь.

— Это понятно, — согласился Силаков, который побаивался Рогова — тот был «годком» — и умело поддакивал ему.

— Ничего, потом заварим, — пообещал Рогов. — Дуй к мичману, а я тут кого-нибудь из гангутцев поищу.

В эти минуты Суханов для них гангутцем не был.

5

Они блуждали по городу долго и до раскопа добрались, когда солнце стало большим и красным, постояли перед памятником.

Суханов прочел, сняв фуражку:

Странник, скрываю собою я Ксанфа,
Который был утешением отца, родины юной красой…

«Прощай, Ксанф», — меланхолически подумал Суханов и надел фуражку.