Ветры низких широт

Суханов проснулся раньше обычного, и было ему тревожно и радостно. Он даже не сразу сообразил, в чем заключалась его тревога и что составляло его радость. Он только понимал, что радость и тревога соседствуют, и не знал, что и над чем возьмет верх.

Часы он обыкновенно держал под головой — до побудки оставалось сорок с лишним минут, к тому же сегодня была не его очередь обеспечивать подъем, и валяться можно было еще целый час

Занавеска на полукруглом ободе над иллюминатором была задернута, тем не менее солнце нашло узкую щелочку, и по переборке прыгали рыжие зайчики. О борт шлепались мелкие волны, видимо, недалеко прошел катер или гаванский буксир. Суханов опять откинулся на подушку, прикрыв глаза, представил Наташу, тревожно-радостную — хотелось, чтобы она была именно такой, — и ему стало хорошо. И вдруг он подумал о Ловцове, и сразу заныло под ложечкой. «А, черт, — пробормотал он, окончательно отходя от сна. — И надо же было им наскочить на меня. Вот уж воистину: мир большой, а тесный».

С берега он пришел поздно — от раскопа до Минной стенки добирался пешком — и только от вахтенного офицера узнал, что Ловцов на корабле. Ветошкин уже спал, и будить его не хотелось. «А есть в ней какая-то тайна, — опять радостно подумал он о Наташе Павловне, — непременно е-есть. — Он снова вернулся мыслями к Ловцову. — Но ведь я, в сущности, был прав: Ветошкин это сделал лучше, чем я. Мне могли бы и не отдать Ловцова, а ему отдали. — Неожиданно Суханов забеспокоился: — Но почему она крикнула «прощайте»? Не «до свидания», а «прощайте»? — И тихо засмеялся: — Ну уж дудки, Натали Павловна, Наташа... До свидания... Слышите?»

Лежать, а тем более спать, больше не хотелось, все-таки следовало что-то предпринимать теперь же, потому что потом будет поздно, хотя и теперь он не знал, что делать. Ветошкин, наверное, знал, а вот он не знал, и спрашивать совета у Ветошкина, тем более искать помощи, было стыдно. В динамике пощелкало, и вахтенный офицер бодрым голосом, как будто только что заступил, сказал:

— Обеспечивающим офицерам и мичманам построиться на юте.

Обеспечивающим от их боевой части сегодня был Ветошкин — это Суханов помнил, — а на построении обеспечивающих обычно присутствовал старпом, и, значит, предпринимать, по сути дела, стало нечего: Ветошкин был занят, Ловцов еще спал.

«Теперь переживай из-за какого-то оболтуса, — в сердцах подумал Суханов. — На берег не могут сойти по-человечески. Черт знает что творится».

Он сходил в душ, побрился, переоделся во все чистое, и пока он все это делал, не торопясь, с чувством собственного достоинства, его неожиданно осенила довольно любопытная мысль. На воскресенье назначался корабельный праздник: перетягивание каната, массовый заплыв, то да се, трали-вали, может, еще и шлюпочные гонки устроят. Это пришлось бы кстати. В училище Суханов был и загребным, и на руле сидел, их шлюпка частенько брала призы, так почему бы теперь не воспользоваться этим шансом, который сам давался в руки: выиграй они гонки, и Ловцову, скажем, можно было бы предоставить внеочередной отпуск с выездом на родину, и Силакову — лычку старшего матроса, ну и Рогову чего-нибудь... Если бы Суханов знал отношения, сложившиеся в его кубрике, он никогда бы не поставил Силакова прежде Рогова, но это уже были тонкости, в которые вдаваться в то утро у него просто не было времени.

На утреннем докладе Ветошкин как бы между делом сказал, что вчера прибегал с берега Силаков и он, Ветошкин, по поручению старпома ходил в комендатуру выручать Ловцова, а так как он, Ветошкин, с помощником коменданта живет на одной лестничной площадке, то Ловцов не только не угодил в утренний доклад начальнику гарнизона, но о нем даже не было доложено коменданту. Словом, инцидент с Ловцовым можно считать исчерпанным.

— У него, должно быть, с матерью дело швах, вот парня и занесло, — сказал Ветошкин. — Может, не стоит его особенно шпынять?

— Я в это дело встревать не буду, вы уж сами, своей властью... Только вот как быть со старпомом? Его-то с какой стороны примазали?

Ветошкин благоразумно пропустил последние слова Суханова мимо ушей.

— Ну и лады, — сказал он, весьма довольный таким оборотом дела: он старался держать Суханова на расстоянии от моряков, так, на всякий случай.

За утренним чаем — субординация во время чаепития соблюдалась с некоторым послаблением — Суханов обратился к Бруснецову:

— Товарищ капитан третьего ранга, а что, не будет ли на нашем празднике шлюпочных гонок?

Бруснецов глянул на Суханова с недоверием, дескать, а этому-то, малахольному, что еще потребовалось, но сам он принадлежал к той школе, которая считала шлюпку основой основ моряцкого дела, и не просто шлюпку, а шестивесельный ял, поэтому спросил с любопытством:

— А, собственно, что вас волнует?

— Видите ли, товарищ капитан третьего ранга, в училище я был неплохим загребным, а потом старшиной шлюпки, которая — без хвастовства — брала призы. Считалось, что я и неплохой парусник.

«Да уж считайте», — подумал Бруснецов, но сама мысль о шлюпочных гонках его заинтриговала, и он сказал:

— Хорошо, я подумаю.