В любое другое время Суханов с радостью бы принял под свое державное начало этот самый Мировой океан, но сейчас он ни с какой стороны ему был не нужен. Будь его воля, он повременил бы с походом, но воли его не было и быть, к сожалению, не могло, а была только воля командира «Гангута», как казалось Суханову, и этой воле подчинялись все, поименованные в штатном расписании. Над этой волей стояла другая воля — командующего, над волей командующего чувствовалась еще одна воля, и эти воли, сложенные в пирамиду, зависели одна от другой, как звенья одной цепи, в которой верхняя воля казалась главенствующей, но только в том случае, если все последующие звенья на своих местах тоже были главенствующими.
Суханову в этот день не было дела ни до самой цепи, ни до ее звеньев. Его желания и намерения были просты и ясны, как дважды два четыре: он должен был во что бы то ни стало повидаться с Наташей Павловной, и не где-нибудь на улице или даже в музыкальной школе, а только в доме возле Аниного камня — в этом-то как раз и был весь смысл, но уж раз Суханову не было никакого дела ни до цепи с ее звеньями, ни до Мирового океана, то и Ковалеву, запретившему сход на берег, не было никакого дела до всех сухановских «смыслов».
Первый день еще так-сяк — аврал только-только брал свой разгон, хотя корабельные работы, намеченные старпомом на понедельник, едва-едва закончились к вечернему чаю. Умыкались все так, что после вечерней поверки никто из моряков даже не остался покурить, только человек пять-шесть офицеров и мичманов, в их числе и Суханов с Ветошкиным, сошли на пирс размять ноги.
— Завтра еще старпом не разрешит оставлять людей в постах и в среду навряд ли, — говорил Ветошкин. — А потом изловчимся и покрасим и пост, и агрегатную.
Суханов лениво возразил:
— Но мы же к смотру уже подкрашивались.
— А теперь покрасимся. Ходить, должно, придется в тропиках, а там к металлу всякая дрянь липнет.
— Откуда вам знать, что пойдем в тропики? — спросил Суханов.
Ветошкин хитренько сощурился:
— А за каким чертом завтра будут завозить тропическое обмундирование?
— На всякий случай.
— Всяких случаев не бывает, товарищ лейтенант, — возразил Ветошкин. — В нашем деле бывает только один: идем на север — берем меховые куртки и сапоги, идем в тропики — берем шорты для моряков и на всех сандалии.
Суханова меньше всего интересовали меховые куртки с сандалиями, он все пытался сообразить, как бы ему все-таки вырваться на часок с корабля, но его опыт корабельной службы был так еще ничтожен, а предприятие, которое он задумывал, было чревато такими последствиями, что он прямо-таки не знал, на что решиться.
Он отвел Ветошкина в сторону и спросил доверительно:
— Мичман, как полагаете, если мне потребуется отлучиться часа на три-четыре, большой в этом риск?
Ветошкин ответил не задумываясь:
— Огромадный. — Подумал и добавил еще с большей убежденностью: — Могут и от похода отставить. Дело нешутейное закручивается, а раз дело нешутейное, то никто с нашим братом шутить не станет. Раз, два — и в дамки. Потом ходи по всем коридорам, доказывай, что ты не верблюд.
— Значит, не советуете?
— Ни-ни, — сказал Ветошкин. — И думать не могите. Может, управимся с большими работами к пятнице, тогда командир и сам отпустит женатиков попрощаться с семьями.
— А если неженатый, тогда как?
— С неженатыми дело обстоит худо, — вроде бы и убежденно, а вроде бы и сомневаясь, сказал Ветошкин. — Да и что неженатому делать на берегу? За час-то не у каждого получится... Да и на весь поход все равно не намилуешься.
Суханов даже порозовел от обиды:
— У вас, мичман, одни пакости на уме.
— А это уж кто как понимает, — сказал Ветошкин. — Для одних — пакость, для других — удовольствие.
Они, наверное, и еще бы маленько порассуждали об этом предмете, который неизменно занимал моряков разных эпох перед дальним плаваньем, если бы на «Гангуте» не объявили:
— Офицерам собраться в кают-компании.
— Я же говорил вам, товарищ лейтенант, — тут же заметил Ветошкин, который любил выходить из всего правым. — Дело это весьма опасное...
— Ладно вам... — нехотя отмахнулся от Ветошкина Суханов.
«Ладно не ладно, — самодовольно подумал Ветошкин, — а дело советую, потому как знаю, почем нынче картошка».
Бруснецов дождался, когда соберутся все офицеры, молча обвел взглядом собрание, видимо, пересчитывал всех поименно, потом сказал недовольным голосом:
— Сегодня мы не авралили, а раскачивались. Матросы со старшинами разгуливали по палубе, как балерины по сцене. Офицеры с мичманами вышли на аврал только что не в белых перчатках. Если кто-то из вас думает, что работать за нас будет дядя, то я скажу сразу, что он в этом глубоко заблуждается.
Офицеры дружно промолчали, камушек хотя и был запущен в их огород, но прямо ни в кого не попал, поэтому и не стоило дразнить старпома.
— Сегодня мы выгрузили весь хлам, и это для корабля великое благо. Помещения продегазировали.
Из угла кто-то подал голос:
— Мои моряки видели, как лариска бежала по швартову. Не на корабль, а с корабля.
— Если по примете, то это худо.