Ветры низких широт

Тириям-там-там, тириям-там-там...

А уходить ему сейчас на боевую службу все-таки не хотелось. Он даже не мог представить себе, что чувства его на какое-то время окажутся сильнее разума, и если разум слушался воли, то воля неожиданно стала подчиняться чувствам. «Черт-те что, — думал он. — Вот влопался так влопался!»

К нему подсел Блинов, который только что вернулся из города — сперва возил больных в поликлинику, потом заказывал лекарства, заодно заглянул в ДОФ (Дом офицеров флота) и вкусно пообедал — и теперь слонялся по кораблю в поисках интересного собеседника.

— Опять весла сушим? — спросил он. Сушить весла — это была одна из шлюпочных команд, когда гребцы, положив руки на валек, удерживали весло параллельно воде, а по выражению офицеров-гангутцев, находились в миноре. — Вернемся из похода, я тебе такое... Пальчики оближешь.

— По трем адресам?

— Нет, — сказал Блинов, явно не желая замечать скептицизм Суханова, — по одному. Обаятельна, образованна. Хорошо говорит по-французски.

— А они, эти француженки рязанского посолу, не разговаривают. Они, маэстро, балдеют. Пора бы знать.

— Ого, — удивился Блинов. — Да ты совсем раскис. Уж не заболел ли? — профессионально-насмешливо спросил он. — А ну-ка, пойдем в каюту. Сердчишко твое послушаем. Давление померяем.

— Иди ты...

— А ты не спорь... Врачу виднее. — Блинов оглянулся на «козлятников». — Вообще, здесь люди, а я ужасно не люблю свидетелей.

Там о стол хватили костью, видимо, получился адмиральский «козел», и закричали в два голоса:

— Встать! Смир-рна! Суханов, вальс!

Тириям-там-там, тириям-там-там...

Они прошли в каюту Суханова. Склонив голову на одно плечо, Блинов начал разглядывать фотографию на переборке, на которой Суханов получал кортик с погонами, потом склонил ее на другое плечо, хмыкнул:

— Этот симпатичный юноша, которому явно улыбается жизнь, ведь он о чем-то мечтает? Как вы думаете, маэстро, о чем он мечтает?

Суханов завалился на койку, что позволял себе в исключительных случаях, уставился в подволок и меланхолически изрек:

— Сей юноша думает, что ему вручается не кортик, а сама морская слава России. И очень хочет, чтобы его любили.

— Так за чем же стало дело?

— А дело за тем, что дяденька старпом, в просторечии — Чистоплюй, не пускает этого симпатичного юношу на берег. Он не хочет, чтобы нас любили.

— Маэстро, вы меня удивляете. Ведь я как-никак корабельный медик, а вы... — Блинов хлопнул себя ладонью по лбу. — Ба, как я мог забыть! У тебя же застарелый радикулит. Правда, товарищам офицерам сход на берег нежелателен, но...

— А это что такое — радикулит? — с интересом спросил Суханов. — Вообще-то я что-то такое слышал. Только при чем тут этот самый радикулит?

— Экий ты, Суханов, непонятливый. Я объявлю тебя больным. Уговариваю своего тюфяка Грохольского — флажок у меня мужик гуманный и понятливый, — чтобы в случае чего подтвердил диагноз. Это никогда нелишне. И ты, разумеется в моем сопровождении, следуешь к медицинским светилам на консультацию.

Суханов опять уставился в подволок, долго молчал, шевеля носками ботинок, дотом рывком сел, спустил ноги на палубу.

— Это нечестно.

— Зато здорово. Ни один комар носу не подточит, включая дяденьку старпома.

Суханов недоверчиво поглядел на Блинова:

— Может, тебе самому хочется сойти на берег?

— Мне этот берег уже обрыдл. Я жду не дождусь, когда наш геройский бриг наполнит ветром свои паруса и умчит нас в неведомые широты. Люблю я эти самые странствия, оттого и карьерой, можно сказать, пожертвовал. Впрочем, я не откажусь и завтра повторить поджарку по-суворовски в нашем прекрасном и гостеприимном ДОФе.

Суханов обхватил голову и начал потихоньку покачиваться, как бы понуждая себя думать, по крайней мере так считал Блинов, но Суханов не думал, потому что был не в состоянии думать, а только сосредоточенно повторял одну и ту же фразу: «Так о чем мечтал тот симпатичный юноша, которому адмирал вручал кортик с погонами? Так, собственно, о чем он мечтал и мечтал ли он о чем-то? Так, собственно...» Он мог повторять это бесконечно, не вдаваясь в смысл самих слов.

— Маэстро, я жду вашего решения!

В дверь постучали. Суханов поднял голову и промолчал. В дверь опять стукнули, и в каюту заглянул Ветошкин.

— А я думал, вас нет, — сказал он разочарованно. — Там велено краску получать.

— Заходи, заходи, — сказал за Суханова Блинов. — У меня тут дело первоочередной важности, а ты со своей краской. Краска, мичман, мираж. — Он кивнул головой в сторону Суханова. — Лейтенант твой малость того... Вроде бы как приболел.

Ветошкин не очень поверил Блинову, но в то же время удивленно поглядел на Суханова, а спросил все-таки у Блинова:

— А что с ним? Съел, что ли, чего? Так это пустое дело. Марганцовки стакан хлопнул, два пальца в рот — и ходи как новенький.

— Ну, ты, — сказал ему Блинов, — эскулап из Бердянска: два пальца в рот — и рожа набок... Радикулит, слышал такую болезнь? Застарелый, правда, с нашей точки зрения — пустячок, но... Поход ведь, надо проконсультироваться.