Ветры низких широт

— Не-ет, ты здоров как бугай. Это я где угодно засвидетельствую. И не смей подбивать меня, чтобы я обманывал свое родное, любимое начальство. Мы, братец, хорошие, мы, братец, не чета вам, примерные. Для меня морское товарищество — превыше всего. — Блинов поднял указательный палец, как бы поставив на этом месте восклицание, и Суханов с Ветошкиным так и не поняли, юродствует он или говорит святую правду. Только теперь Суханову вдруг показалось, что Блинов совсем не тот, за кого он себя выдает, но не успел задержаться на этой мысли — Блинов снова начал витийствовать: — А тут, видите ли, свекр, свекровь, муж, чадо, домочадцы. Да ты хоть, понимаешь, дорогой лейтенант Суханов, что сие такое? Нет, дорогой лейтенант Суханов, ты явно ничего не понимаешь, и поэтому я не пойду ни к дяденьке старпому, ни к своему флажку, хотя мужик он славный, гуманный, не чета нам с тобой. Я не стану вешать им на уши лапшу во имя чьих-то деток. Сиди, лейтенант Суханов, на борту и правь службу, как любит выражаться наш дяденька старпом. И помни: каждый прожитый с пользой для службы день неминуемо приближает тебя к адмиральским звездам. Аминь.

— Значит, не поможешь? — угрюмо спросил Суханов.

— Суханов, перед вами выступал знаменитый Плевако, и ты ни черта не понял, — весело сказал Блинов. — Нет и нет. И не проси. Свекр. Свекровь. Дочь. Не слишком ли много на одного лейтенанта?

— Зачем вы уж так? — негромко попенял Ветошкин. — У человека, можно сказать...

— Мичман, — перебил его Блинов, — объявлены же рейдовые сборы. Вы хоть понимаете, что это такое?

В Ветошкине, как и догадывался об этом Блинов, проснулся службист, и он, вскинув руку к пилотке, довольно уверенно сказал:

— Так точно.

— Обожаю понятливых.

— Ладно, черт с тобой. Только и мне не всю лапшу вешай на уши, — обиженно заметил Суханов и махнул рукой. — Оставь маленько и для своего обожаемого начальства... Мичман, что у нас там на завтра?

Ветошкин достал записную книжку.

— По плану старпома выделяем пять человек в расходное подразделение, — сказал Ветошкин и поднял глаза на Суханова.

— Выдели сам. — Суханов помолчал. — Остальных всех на матчасть. Да... — Он опять помолчал и сказал в сторону: — Шепните там Ловцову или кому-нибудь, что я за Петра Федоровича на них зла не держу. Сам был виноват.

— Так точно, — сказал Ветошкин, хотя явно было, что на этот раз «так точно» пришлись не к месту, но ни сам Ветошкин, ни Суханов не придали этому значения, только Блинов тонко усмехнулся:

— Вот как все прекрасно в благородном семействе.

— Жить-то все равно надо, — сказал Ветошкин.

Он, наверное, сочинил бы и еще какую-нибудь сентенцию, но прогремели колокола громкого боя, и вахтенный офицер приказал строиться на вечернюю поверку. Ветошкин поправил двумя руками пилотку и вышел первым.

— Ты не серчай на меня, — сказал Блинов. — И рад бы в рай, да грехи не пускают.

— Черт с тобой, — скучным голосом повторил Суханов. — Сам что-нибудь присочиню.

— Сходи к Сокольникову.

Суханов внимательно — прямо в глаза — поглядел на Блинова и усмехнулся:

— В этом деле мы сами грамотные...

Когда они поднялись на ют, моряки уже томились вдоль бортов. Наконец появился Бруснецов, встреченный командой «Смирно!», и милостиво разрешил начать поверку. Он только что был у командира, который хотя и не выразил удовлетворения прожитым днем, но и о «неполном служебном соответствии» тоже больше не заикался — взяв разгон, аврал уже катил на всех парах, и теперь только следовало не опустить эти пары ниже марки.

4

Первая баржа с боезапасом ошвартовалась ранним утром, потом стали подъезжать машины, и Бруснецов приказал вызывать наверх всех, включая и корабельную интеллигенцию — акустиков, радистов и им подобных, которые обычно от этих работ не то чтобы отлынивали, а считали их чужими — ракетчиков, комендоров, минеров. На этот раз «чужих» работ не было, и Ветошкин покряхтел-покряхтел, хотел все-таки пару-тройку человек зажилить — своей работы было невпроворот, — но Суханов прикрикнул на него, и Ветошкин только махнул рукой: «А... Да забирайте всех! Будто мне больше других надо. Не, дорогой товарищ лейтенант, он же Суханов и он же Юрий Сергеевич, мне больше других не надо».

По той простой причине, что большая часть учебного боезапаса свозилась на берег, заменяясь настоящим, все уже начинали понимать и без объявления, что поход предстоял нешутейный, и вопросов больше не задавали: куда пойдем? зачем пойдем? Пойдем — и точка, тем более что на эти вопросы не ответил бы и сам командир.