ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

Зато с помощью уже приобретенных внутри институтских связей, я троечку даже с хорошими чужими чертежами (для их отчета о пересдаче) на необходимую четверку с трудом, но переправил. Потребовался выход на «понятливых» чертежных преподов и хорошее их стимулирование. Эта методика уже была в институте довольно обычным делом, хотя деньги открыто брать пока стеснялись. А вот спирт – другое дело. Он открывал все двери, спирт – это было уже привычно и почти прилично. Переходный период в развитии денежно-товарных отношений.

Все присутствующие при этой операции, хлебнув разведенного ректификата, не упустили случая поиздеваться над отцовскими принципами, но я не реагировал. Тройку мне надо было исправлять кровь из носа! Только красный диплом спасал от обязательного распределения и давал возможность сразу поступить в аспирантуру. А через нее – спасал уже даже от года армии. Ужасно не хотелось туда идти, даже младшим лейтенантом. Армейская служба – это тоже совершенно не мое! Окончательно убедился в этом в военном лагере, хотя там были еще только цветочки!

Вот читал воспоминания Джеральда Даррелла, как его (во время войны!) хотели в армию призвать. А он ну никак не хотел туда идти. О чем и заявил. Его спросили:

– Ты что, трус?

– Да! – быстро ответил он и этого хватило, чтобы отправиться работать на ферму – вариант альтернативной службы. И его еще утешали:

– Не расстраивайся, парень, надо иметь храбрость, чтобы признаться в собственной трусости.

На такой поворот событий надеяться мне в СССР точно не следовало, и я пошел иным путем, каким решать проблемы жизнь учила в то время быстро. Я это потом назвал «ползучей азербайджанизацией» всей страны. Можно было бы и другие кавказские республики вспомнить, но это было личное наблюдение.

Красиво звучит фраза – красный диплом дает возможность поступить в любую аспирантуру. Теоретически, может, так и было, но на практике выбор вариантов был совсем невелик. Про Москву, где в МХТИ была базовая кафедра по нашей дисциплине и, естественно, аспирантура профессора Лебедева, я даже не думал. Ярославских там никого не было, даже целевиков с производств. Еще бы, Фарберов был ближе, к тому же не сомневался ни на йоту, что главным по этой специальности был и должен быть только он сам – Марк Иосифович. Ну а мне там, да еще и сразу после института, не светило вообще ничего, особенно после фактического провала сдачи экзаменов ему лично. Хотя там и работал профессором старый друг отца и по войне, и по учебе, который и забрал меня на диплом (вернее, отправил к своему аспиранту и, как потом выяснилось, супер удачно). Но диплом – не аспирантура. В этом вопросе против воли Фарберова никто даже пикнуть не мог. Про остальные химические кафедры института я ничего не знал, кроме того, что там и своих блатных хватало.

Второй вариант в Ярославле был НИИМСК, уровень которого котировался в стране достаточно высоко. Попасть там в аспирантуру к кому-нибудь через знакомства родителей, наверное, можно было, тем более, что даже кандидатский минимум по английскому у меня был уже сдан.

Здесь тоже фамилия помогла попасть в блатную группу, организованную ректоратом специально для детей институтских преподавателей, шедших на красный диплом. Группа была одобрена официально под благородным девизом продолжения преподавательских и научных династий института. Красиво было закручено! Естественно, и Жорка там значился. У него по английскому был нулевой уровень. И на этом фоне остальным было сильно полегче.

Но мне в НИИМСК тоже не хотелось и ничего вообще не хотелось, особенно неохота было продолжать жизнь в семье с родителями после предыдущей вольницы первых курсов. Скорее всего, оставшись в Ярославле, не важно где, я бы и спивался потихоньку со своими баламутными старыми и новыми приятелями. Или бы женился – не знаю, что лучше! А скорее всего, оба варианта и переплелись бы.

Мама со мной постоянно заводила разговоры о будущем, типа, ну почему ты о нем не думаешь? Или: а что ты себе вообще думаешь? У меня была, конечно, железная отмазка: «Это же вы меня в этот институт на химию своими уговорами запихнули, а оставшись на второй год в Камбодже, еще и обманули. Я себе такого будущего не хотел и думать мне про него сейчас вообще тошно.» Но что от нее толку? Она ситуацию совершенно не меняла и меня не спасала.

Поступление в Московскую аспирантуру, недосягаемую ранее даже в мечтах.

И вот тут-то и пришел ПЁР с большой буквы. Даже с трех заглавных, как у меня написано. Такой большой, что и пёром его назвать язык не поворачивается.

Как я уже писал, сам не верю, когда эту историю (и некоторые подобные ей, но поменьше масштабом) из своей жизни вспоминаю. Спрашивал потом у свидетелей: было ли это на самом деле? Подтверждают: было. А это? Тоже было. Хочу официально подтвердить, что даже ни на грамм не приукрасил реальность. И клянусь в этом своим здоровьем, которого не так много и осталось.