ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

И я уверен, что этот неожиданный и длинный ПЁР правильно назвать НЕПОНЯТНОЕ! Такая цепочки совершенно разных событий на самом деле стала судьбоносной для меня. Итак, приступаю к ее изложению.

Началось все сразу после защиты диплома. Подходит ко мне мой старый друг-приятель Жорка, с которым мы вместе в одной группе начинали учиться и куролесили года три в одной компании. Тот самый, который меня в море от смерти спас.

Но к четвертому курсу его на другую кафедру перебросили как более перспективную для будущего. И наши дорожки начали потихоньку расходиться.

В общем, появляется и переходит прямо к делу:

– Давай, ставь коньяк, пёрщик! Я в Москву поступать в МХТИ должен был ехать к профессору Лебедеву, документы подавать. С ним уже договорились. Но тут влип жестко в одну заварушку с ментами, говорят, кому-то погону оторвал. Руками махал сильно. Пьяные были в дупель, ничего не помню. В общем, отцу категорически порекомендовали держать меня лучше в Ярославле. В Москве в такой ситуации отмазать уже никто не сможет.

Папа натуру Жоркину знал хорошо, с аргументами товарищей вынужден был согласиться. Поэтому и перенаправил его в аспирантуру в НИИМСК. Накануне вечером все и решилось.

Жоре все было по барабану, он по жизни всегда был таким пофигистом. Однако про меня вспомнил. И мудрую идею подал:

– Давай, дуй в Москву и пробуй свой шанс. Там еще ничего не знают. Только сначала коньяк ставь и имей в виду: поступишь туда – тут уж одной бутылкой не обойдешься.

Зная своего друга, я ни минуты не сомневался, что все так и было. Парень он был, как потом стали говорить, отмороженный и безбашенный. Но в трудных ситуациях друг проверенный. В море ни секунды не колебался своей жизнью рискнуть, а страшно было реально. Но так же, без раздумий, он влезал и во всякие мутные и непонятные истории, особенно капитально приняв на грудь.

И я, ничего не говоря родителям, сел с утра в электричку и отправился в Москву.

Теперь-то я понимаю, каким верхом наглости было для меня заявиться в кабинет к зав. кафедрой ТОО и НХС, профессору Лебедеву Николаю Николаевичу (далее НН), который стал потом моим Шефом с большой буквы. Продолжилось мое везение сразу: он был на месте, и у него даже нашлось время и главное, настроение, меня выслушать. А мой первый вопрос «Можно ли попробовать поступить к вам в аспирантуру?» его даже развеселил. Я начал выкладывать свои козыри, но Николай Николаевич смотрел на меня как на наивного простака ( скорее, как на идиота).

– Ну красный диплом, ну специальность та же, ну кандидатский по языку исхитрился в институте сдать, по блату поди, а стаж-то где? А научные публикации? Да ты же ни производства, ни химии, ни науки не нюхал. Люди годами добиваются такой возможности – здесь учиться.

И это была чистая правда. Но ведь, как я уже узнал, и исключения в этой правде попадались. Такое время на дворе стояло. Жорку же он согласился принять. Видно, за него кто-то уж очень влиятельный НН попросил. И Лебедев, при всех своих принципах, в которых я потом много раз убеждался, не смог этому «важняку» отказать.

И мне уже было показано на дверь, когда я выложил свой главный козырь:

– Николай Николаевич, я не совсем уж полный «наивняк». Вместо сына такого-то приехал. Думал, вдруг на его место можно будет попробовать поступить? И лично от него – Георгия, моего старого институтского друга – про договоренность и узнал. И больше никто не в курсе – только я и он.

Лебедев хмыкнул такому повороту событий и опять присел за стол. Он про отказ от договоренностей еще не знал.

– Интересные шляпки носила наша буржуазия, – произнес он таинственную фразу, как потом выяснилось, уже прицепившуюся к нему Сапуновскую присказку. – Это точно?

Я выдал все подробности. Он хмыкнул еще раз и тут же набрал приемную Жоркиного отца. Того сразу соединили и он, извиняясь, что не успел ещё новости сообщить, подтвердил факт отказа, правда, под другим соусом.

И тут я заметил, что настроение шефа вдруг заметно улучшилось, и он что-то прикидывает. Тогда я, конечно, не знал, ни что, ни почему. Подумал еще наивно, а вдруг я ему как потенциальный аспирант глянулся?

Позже уже, лет через пять-шесть, он мне объяснил, что потеря места по приему в аспирантуру ему совершенно была не нужна. Какие-то там квоты сгорали на следующий год. Но это было не главное. А вот факт, что тот, кто его настойчиво попросил, надавил насчет Жорки, теперь его должником станет, ему очень на душу лег. Сроки подачи заявок на флажке висели.

– У кого диплом делал? – спросил. – У Фарберова?

Фарберов был величина. Три Марка – он, Немцов и Далин, фактически стояли у основ советской промышленной органической химии, и НН его, конечно, знал. Интересно, что потом жизнь меня довольно тесно и с Марком Александровичем Далиным свела. Даже в бакинском Караван-сарае пару раз в небольшой компании посидели очень хорошо. Очень умный был человек и с прекрасным тонким еврейским юмором.