ВЕЗЕНИЕ, ПРУЛЬНОСТЬ и всякое НЕПОНЯТНОЕ в моей жизни

А Марк Иосифович Фарберов, который заведовал в Ярославле кафедрой, был уже сильно в возрасте и вообще без юмора. Студентов на дипломы разбирали его помощники-ученики: профессора и доценты все той же кафедры. Это я объяснил и назвал фамилию профессора – руководителя моей дипломной работы. Оказалось, что Лебедев и Сергея Ивановича Крюкова (СИ) не только хорошо знал, но и ценил как специалиста. Сразу нашел телефон и перезвонил и ему. Моя везучесть продолжилась. СИ, во-первых, оказался на месте, а во-вторых, когда понял, с кем говорит и по какому поводу, меня сразил наповал. Я их разговор слышал краем уха, но этого было достаточно, чтобы суть ухватить. Оказывается, был я чуть ли не его надеждой, и он давно хотел и сейчас хочет меня к себе взять. Лучший студент за последние годы и т. п.

Я, конечно, плохого от СИ не ожидал, но и столько хвалебных песнопений услышать про себя и свои химические способности тоже совершенно не был готов. Тут уже был явный перебор, и мне даже стыдно стало. Шеф положил трубку и посмотрел на меня с подозрением:

– За что это он тебя так хвалил то?

– Сам не знаю, – прикинулся я. – Первый раз такие дифирамбы в свой адрес услышал! Что на дипломе, что на научной практике гонял и в хвост и в гриву. Гонял и ругался, и даже не всегда приличными словами.

– Хм, – сказал Шеф. – Гонял, значит? И точно не знал, что сюда едешь?

Я помотал головой.

– Вообще ничего никто не знал, даже родители, – и это была кристально чистая правда.

– Ну, посмотрим. Может, и мы погоняем. Хорошо, сдавай документы, но помни – послезавтра последний день их приема.

На самом-то деле я, конечно, знал, чего меня так Сергей Иванович расхваливал. Где-то выше по тексту я уже отмечал, что это был старый друг отца. Они не только треть войны почти вместе прошли, но и учились в одной группе до третьего курса. На механическом факультете. А как технологический открылся, оба туда перейти решили. И СИ, троечнику, которому отец с учебой сильно помогал, это разрешили, а отцу – категорически запретили. Негоже, дескать, Сталинскому стипендиату по специальностям скакать. А сейчас Крюков у Фарберова уже доктором и профессором стал, а отец так на доцентстве и застрял со своим малоперспективным металловедением. Ну какая тут справедливость? И совесть, наверное, иногда мучила СИ. Как же он мог сыну своего старого военного и студенческого друга не помочь и такую редкую перспективу испортить? Вот и решил, что маслом кашу не испортишь. К тому же, если я в Москву попадал, у него самого с моим будущим (а родители бы обязательно начали доставать) проблем бы не стало. Пословица «баба с возу – кобыле легче» уж очень к этой ситуации подходит. В общем, пока все складывалось и я полным героем вернулся домой.

СИ еще родителям не звонил, он же не знал, чем наш разговор с Лебедевым закончится. А вдруг впросак попадешь? И они пребывали в мрачной уверенности, что я мотанулся к своему школьному дружку Сашке Левченко пьянствовать в общежитие МГИМО. Поэтому были буквально потрясены моим рассказом. А отец, на свою голову, вспомнил еще про одного своего военного и студенческого дружка, который сейчас в Менделеевском высоко сидел, типа проректора определенного важного и сильно специального отдела. И тут же попал под пресс моей мамы, которая считала, что мои «ля-ля» – это хорошо, но реальная поддержка на месте много весомее.

Тут же всплыла и ее любимая, старая и больная для отца, тема. Это все насчет его гораздо менее одаренных одногруппников, которые, однако, вовремя сумели подсуетиться и перевелись на перспективные тематики – и теперь доктора, профессора, проректора и т. д.

Это было жутко несправедливо: она хорошо знала, что отец несколько раз пытался во время учебы уйти к тому же Фарберову или перевестись в Москву, но именно как Сталинскому стипендиату ему было категорически в любых переходах отказано. Знала, но периодически пилила!

В итоге, бедного Юрия Алексеевича посадили за телефон. Хорошо хоть, что его на другом конце провода с радостью вспомнили и, главное, большим человеком в МХТИ все тут же было обещано: железная поддержка и звонок лучшему другу Коле Лебедеву, включение меня в какой-то блатной спецсписок на экзаменах в аспирантуру и вообще чуть ли не мое усыновление: «Юрка, Лидок, вы о чем? Ну, конечно, примем, как родного!»

Я по разговору почувствовал, что сильно подшофе был проректор, как потом и подтвердилось. Как легко было обещано, так легко и забыто. Зато мама как обрадовалась!