Вязь (СИ)

— Но ведь есть я. Есть магия. Достаточно просто захотеть свободы — и ты ее получишь. Не подумай, я не хочу прямо сейчас призвать тебя к ответу или навязать тебе что-то… Просто это не так плохо, разве нет? Ведь ты могла бы стать счастливее. Ты вообще когда-нибудь об этом думала? — Шахрур оперся на сырую качель и улыбнулся.

— Не верю в счастье. Верю в долг, — сощурилась Верона, пряча ухмылку в стакане кофе. — Я чту долг не из страха, Шах. Не боюсь наказания и даже смерти. Я просто знаю цель своего существования. А ты пытаешься мне навязать сейчас, что птице можно не петь, а собаке не лаять. Последнее, что я хотела бы — менять порядок мироздания в угоду своему эго.

— Ну а я хотел бы, — скривился джинн и скрестил руки на груди, нервно дернув коленом. — Свободы. Принятия. Жизни, а не всего этого. Мне тоже говорили про долг, Верона… Да пускай подавятся своими долгами.

Залпом допив кофе, Шахрур раздраженно запустил смятый стаканчик в стоявшую поодаль урну. Тот угодил прямо в цель — и два раза ударился о металлические стенки с оглушительным в тихом уединении грохотом.

— Метко.

Верона добила сладкую вату и теперь с упоенной задумчивостью занималась тем, что обсасывала картонную трубочку. Внутри роились вопросы, злые вопросы разбудили смятение. «Грех какой», — думала ведьма, но впервые сама себе верила с трудом. И от этого в осадке мысленного варева оставался горький страх.

К счастью, Шахрур после непродолжительного молчания все же заговорил снова. Он еще казался несколько подавленным, но, очевидно, тоже бежал от непрошеных мыслей.

— У тебя есть семья? Или была? В смысле, конечно, была, это же для вас естественно… Я имею в виду близких, с кем бы ты продолжала общаться.

— Только бабушка. Мама умерла, когда я была маленькой. Даже не помню ее. Отца как-то никогда и не было. Только бабушка. Она тоже ушла четыре года назад. Сейчас никого нет.

— Расскажешь о ней? О своем детстве. Мне любопытно…

Верона смутилась, подбирая слова на стаканчике с кофе.

— Она была доброй. Хорошо меня воспитывала, баловала… Но была старомодной. Очень старомодной. Это повлияло на мое детство: сложности со сверстниками, непохожесть на других девочек, вкус, — словно в подтверждение, ведьма поправила юбку. — Потому друзей к нынешнему моменту я так и не завела. Я хороший товарищ, соратник, но, очевидно, не друг… Да и мне довольно сложно долго находиться среди людей. У них всегда что-то болит. А я всегда чувствую эту боль. Бабушка строго наказывала оставаться человеком. И бояться черных, — Верона бросила насмешливый взгляд в джинна. — Как видишь, я непослушная девочка.

— Ну, бояться ты, справедливости ради, боялась. И все время была наготове, — разулыбался Шах — его настроение сменилось уже с началом рассказа. — Так что можно сказать, обещание выполнила. Ну а дальше… Какой черный, такое и исполнение, разве нет? — Он подмигнул. — Человеческие дети забавные. Смешные. Но порой ужасно раздражают — во всяком случае, когда приходится стоять рядом с ними и изображать обычного человека. А вот джинны детьми не бывают.

— Да? А я думала, что джинны не бывают взрослыми. Всегда дети. То ему дай, это ему дай, отойди, встань здесь, не дыши, а потом дыши, — спрятала смех в стаканчике Верона.

— Это следствие из предыдущего утверждения, — поддержал шутку Шахрур. — Но если серьезно, это лишь потому, что у нас нет физических тел, как у вас. Мы просто бываем слабыми или сильными. Молодыми или старыми. Старым по несколько тысячелетий — и большинство из них не имеет никаких дел со смертными и не выходит из… плана. Сидят, пухнут от могущества и знаний. Насколько мне известно, они ужасно гордятся созданным ими мирком и обществом. Говорят, он сильно отличается от того, как живет большинство демонов.

— О, у нас тоже такие есть… Те, кто сидят и пухнут от своих сил и знаний, — Верона задумчиво пожевала губу. — Выходит, вы не столь многим отличаетесь от людей. А чувства у вас есть? Дружба, влюбленность?