Видения молодого Офега

На третий день, к вечеру, я снова взошел на гору, обойдя ее кругом по спирали, и встал на выступающий откос, который поднимался над теми двумя отрогами, где я был в предыдущие дни. Я взял камень и с силою бросил его прямо перед собою, и, несмотря на то, что гора, казалось, не мешала ему, он все-таки упал на гору. Я видел, как люди двигались на дне долины и, судя по их движениям, я понял, что они заметили меня. Но я находился на высоте птичьего полета, и поэтому они казались мне такими крошечными, что я не мог разглядеть, приветствуют ли они меня или же угрожают мне. Иные пытались вскарабкаться на нижние ступени гор, к тропинке, по которой я шел, но они казались мне не больше муравья. Я не обращал внимания на то, грозили ли они мне или манили меня; мне было все равно: лезли ли они на гору, чтобы следовать за мной, или хотели стащить меня вниз. Моя грудь расширялась, вдыхая горный воздух, в голове прояснялось. Над долиною и ее обитателями неслись тучи, а я смотрел на сверкающую на солнце снежную вершину, куда вела моя тропинка. —————————

На четвертый день к вечеру————————————————————————

XXIV.

Был воскресный день, весною. По деревне разносилось церковное пение. Два грача сидели на ветках вяза, росшего у ограды кладбища.

— Сейчас пастор взойдет на кафедру, — сказал один из грачей.

— О чем он говорит? — спросил другой.

Два старых грача наклонили головы на бок и стали прислушиваться.

— Братья во Христе, — раздался голос пастора. — Господь говорит так: Я—путь, истина и жизнь; верующий в Меня будет жив, даже если бы он умер.

— Кто этот Господь? — спросила грачиха.

— Это великий черный, у которого маленькие черные находятся в услужении, — ответил грач.

— Но что там происходит внизу? Мне кажется, в церкви полная тишина!

Грач спрыгнул на нижнюю ветку, нагнулся и заглянул в церковное окно.

— Пастор нюхает табак, а молящиеся сидят на скамейках и кивают головами.

— Господи Боже, мне кажется, что они все спят!

Старые грачи засмеялись, и по деревне раздалось многоголосое карканье.

Вся стая поднялась с деревьев и стала кружиться вокруг церкви с таким адским шумом, что спящие проснулись от своего мирного сна, и пастор очнулся.

Но грачиная стая скрылась в полях, и молящиеся опять закивали головами, и снова послышался голос пастора:

— Братья во Христе, Господь говорит так: Я—путь, истина и жизнь; верующий в Меня будет жив, даже если бы он умер.

— Однако, меня начинает клонить ко сну, — сказал грач, снова усевшийся на свое прежнее место.

— Это весенний воздух действует таким расслабляющим образом, — заметила грачиха. — Если б можно было устроить небольшой послеобеденный отдых?

——————— то и возблагодарите Господа, — послышался голос из церкви, и старые грачи, спрятав голову под крыло, спокойно заснули.

И кроме голоса пастора не было слышно ни одного звука. В третий раз прозвучал его голос в безмолвии воскресного вечера:

— Братья во Христе, Господь говорит так:

Я путь — истина — и — жизнь.— Он стал делать между словами такие длинные промежутки, что чуть не потерял истины и хотел прямо подойти к жизни. Пастор должен был прополоскать свой рот от застрявшей там пыли целым стаканом воды.

Высоко на небе горело солнце. Оно бросило свои косые лучи сквозь церковное окно и, увидев благословенную паству, оно не могло удержаться от улыбки. Но тогда, точно по мановению волшебного жезла, вся заснувшая церковь покрылась роскошными, весенними цветами, а голое дерево, на котором спали грачи, окуталось в зеленое покрывало.

XXV.

Недавно я сел у большой дороги, чтобы изучать животное Lupus bidepis во всех его разновидностях. Раньше всех прошел человек средних лет из низшего сословия. Я окутал его тьмою, потому что страх подобен слизняку: при дневном свете он прячется в свою раковину и выползает из нее лишь при наступлении темноты. Мое средство тотчас произвело свое действие.

Путник то останавливался, прислушиваясь, затаив дыхание, и смотрел в темноту испуганными, полными ужаса глазами; то начинал прыгать, запыхавшись, еле переводя дух. Он пугал самого себя.

Если под его ногами хрустел сучок, он вскрикивал; стоило завозиться птице в ветвях над его головою, он припадал к земле. Но я разогнал тьму, и его залил яркий свет. Тогда он посмотрел вокруг диким взглядом, вытер пот с лица и, пристыженный, сошел с дороги.

— Это дитя, боящееся темноты, — сказал я самому себе.

Но с той стороны, куда исчез беглец, появилась толпа христиан, мужчин и женщин; все они имели вид преступников, мучимых злой совестью. Если кто-нибудь улыбался, то улыбка тотчас превращалась в гримасу, точно он вдруг вспоминал, что не имел права улыбаться. Когда мужчина проходил мимо женщины и нечаянно задевал ее, они оба боязливо взглядывали на небо, как будто желая удостовериться, не заметили ли их неприличного поведения.

Когда самец призывал в кустах свою самку, они оба пугались и творили крестное знамение.

Я сказал самому себе: