Видимый человек, или Культура кино

Это безрассудно, неоправданно и совершенно сбивает с толку. Прежде всего неправдоподобно – не отвечает даже самым близоруким представлениям о реальности. Ведь в реальности сновидения совершенно на реальность не похожи. И вот какой еще момент: всякая вещь на экране должна быть узнаваема и называема без пояснений. Никто не пишет «это дом» или «это гора». В точности так же в образе сна должен сразу, без лишних подсказок, прочитываться сон, нельзя придавать ему тот же колорит, те же нюансы и субстанции, какими наделена действительность. Иначе плавный ход визуального ряда будет нарушен, произойдет его размыкание, и это вызовет путаницу во время монтажа.

При плохом сценарии «сны» и «видения» очень часто становятся банальной вынужденной мерой, какая могла бы выправить не слишком изящный визуальный ряд. Когда нам хотят рассказать то, о чем еще не представилось случая рассказать, оно вплетается в фильм через «видение», причем, с психологической точки зрения, в наиболее неподходящий момент. Самый рафинированный кинематографический прием извращается и оказывается скомпрометированным.

Обрамление

Совсем другое, когда рассказывается длинная повесть, которая проецируется на экран в виде «фантазии». Это лишь кинематографическая форма обрамления, и она не может иметь той поэтической экспрессивности, какая характерна для моментальной съемки, передающей настроение.

Введение предваряющих историю фантазий тоже связано с определенными рисками, поскольку они разрушают линейную временную перспективу. У литературы тут свои приемы. В каждой фразе может звучать отголосок иного, аллюзия, отсылающая к рамке и не позволяющая ни на секунду забыть о настоящем, которое вещает о былом. Кадр – не глагол, его не изменить по лицам и числам, он есть только здесь и сейчас. И потому нередко бывает, что, когда заканчивается длинный визуальный ряд, мы вдруг переносимся туда, где находится рассказчик, – так неожиданно, что не успеваем ничего сообразить и хватаемся за голову. Только спустя какое-то время, придя в себя, мы снова начинаем ориентироваться. Похоже, этого еще никто не делал, но если бы нашелся отважный режиссер, который придал бы кадрам-воспоминаниям своеобычный колорит прошлого… Это было бы прекрасно!

Фантазии и фантазирующие

При изображении фантазий и снов кинематограф открывает в себе еще один совершенно особый поэтический и психологический ресурс. И суть его в том, что он передает отношения между фантазией и фантазирующим. Свои видения и сны может написать и художник. Но самого его мы не видим. Одно из удивительнейших откровений кинематографа – когда сперва мы видим улыбку спящего, а потом узнаем ту самую улыбку в его фантазиях.

Кто не испытывал во сне этого странного ощущения? Когда, блуждая в незнакомом месте, ты встречаешь друзей или врагов. Пейзаж абсолютно реалистичный. Но резко очерченная физиогномика его выдает. Сходство бывает не только между людьми. Возможность вывести на поверхность и показать таинственное родство между физиогномикой мечтателя и его фантазиями относится к чудеснейшим свойствам киноискусства.

Субстанция сновидений

Сновидения в фильме работают по аналогичному принципу, что и сам фильм. Важна не фабула, но то, как она раскрывается. Посредственные режиссеры спасаются тем, что начиняют сны самыми невероятными образами. В лучшем случае почерпнутыми из сказок (увы, как правило, это избитые аллегории, надуманные символы и отрывки мыслей, в которых нет ничего иррационального). Тем не менее все они выглядят в неправдоподобном контексте совершенно правдоподобно или, сродни сказочным героям, имеют только измененную форму, но не сущность – в отличие от тех, кто обычно наполняет сновидения.

Самая заурядная гостиная может показаться фрагментом сна – а всё из-за специфического освещения. Ведь присущая фантазиям трансцендентная атмосфера достигается не за счет внешнего облика персонажей, но за счет особой, явно инаковой субстанции, которая не подчиняется ни эмпирическим, ни физическим законам природы и которую трудно описать словами, но показать не так сложно, поскольку она знакома каждому.

Помимо этой субстанции есть еще движение, оно тоже сообщает вещам и формам налет нереальности. Но режиссеры и ему уделяют слишком мало внимания. А ведь пластика у фантастических существ иная, как и ритм, который не отвечает законам движения физического мира, но подчинен внутреннему ритму мира вышнего.