Вика

Две последние таблетки лежали перед ней на журнальном столике. Обе по 50 миллиграммов. Целая и порошок. Если принимать по 25 в сутки, хватит еще на четыре дня, но и эффект будет половинчатым. Достать еще упаковку сложно. В обычной аптеке их нет, а где есть, продадут только по рецепту.

Вера скривила губы.

«Господи! Хочешь лечиться – лечись. Езжай к психиатру, расскажи о последних четырех днях жизни и:

– Вы приняты. Располагайтесь».

– Нет! – выкрикнула она.

Идти следом за матерью – никогда. Кем она станет в глазах мужа и сына: сумасшедшей, поехавшей истеричкой? Даже само признание вытянет за собой всю грязь прошлой жизни. Они не должны знать.

Точка.

Вся соль проблемы в ней самой, в ее голове. Шестнадцать лет борьбы за право жить: иметь семью, растить ребенка, заниматься любимым делом. Отступить? Сдаться теперь?

Нет!

Сестра – часть ее, и эту часть следует уничтожить.

Все идет как должно. Рано или поздно она оборвет нити прошлого. Убегать от самой себя нет ни сил, ни желания.

Она примет бой. Воля поднималась, росла. А злость и обида давали крепости.

Вера сгребла крошки агомелатина в ладонь, сдула остатки порошка и бегом кинулась в туалет. Не раздумывая, бросила все в унитаз. Выдохнула, отвернула голову и нажала на смыв.

27

Андрей с Никитой ввалились усталые часов в пять. Голодные, пыльные, в грязной обуви. Она встретила их вяло, пряча глаза. В мыслях шумел близкий вечер. Вера жаждала момента сомкнуть веки и погрузиться в кошмар.

За ужином они наперебой рассказывали, где и что нашли, хвастаясь двумя ржавыми монетами, узкой пряжкой от пояса и тупым наконечником копья. Вера, где надо, задавала вопросы, хвалила Никиту и кивала мужу.

Андрей разошелся приделать к наконечнику древко и повесить на стену; почему-то упорно называя (наконечник) скифским.

Отулыбавшись до десяти вечера, она уложила Никиту спать.

Нужный момент близился, и в животе переливался колючий холодок. Однако в кухне ее ждал Андрей.

Он сидел за столом, сжимая рукой бутылку пива. По зеленому стеклу медленно скатывались шарики влаги.

Вера цокнула губами, подошла к столешнице.

– Что происходит? – голос рубил серьезностью так, что Вера еле сдержала улыбку.

Она ненавидела такие беседы.

Пиво на столе означало: Сердцов крайне раздражен.

– Всегда что-то происходит, – спокойно ответила Вера.

Андрей сделал глоток, не поворачивая головы.

– Ты знаешь, о чем речь.

Она встала к нему спиной. На столешнице ножи в массивной деревянной подставке. Тяжелые, несмотря на глубокий дол, но удобные и хорошо лежат в руке.

– Кажется, я вчера отравилась, – лгала Вера.

Ей захотелось почувствовать приятную тяжесть ножа. Ощутить кожей отполированный прохладный металл.

Губы потянулись в стороны, рисуя впадины ямочек. Ее вновь подогревало возбуждение, слабый холодок занимался в паху. Улыбка стала шире. Рука потянулась к подставке.

– Вера! – крикнул Андрей.

– Со мной все в порядке! – она резко повернулась, убирая руку. Шеки покраснели, веки подрагивали.

Андрей поднялся.

– Ты назло это делаешь? А… Назло? – произнес он негромко. – Я хочу просто поговорить. Разрешить вопросы в голове. Посмотри на себя, – он махнул в сторону зеркала. – Я все вижу. С тобой что-то происходит. На все одна реакция – ноль. Проясни ситуацию, – глаза его округлились, грудь отяжелела.

Вера уперлась задом в край столешницы. Поставила левую ногу на пальцы. «Сказать ему сейчас? Все как есть, без вранья, без скидок и нытья. Выкинуть страх, признаться во всем и, обняв, разрыдаться на плече?»

Никогда!

Она приняла решение и будет следовать ему без сомнений. Это ее прошлое, и только она переломит ему хребет.

– Не молчи! – Андрей хищно следил за ее лицом, стараясь не проглядеть хоть намек на понимание. – За четыре дня ты трижды отравилась? – ему хотелось сплюнуть. – А знаешь, что пугает больше всего – твое равнодушие. Тебе плевать, ты никогда не разговариваешь. Наши беседы – это мои монологи. Как сейчас! – он приложился к бутылке, сделав два больших глотка. – Драя с утра ковер, думал – ты все поймешь. Но… – Андрей усмехнулся.

– Короче, Сердцов. Повторяю еще раз для сентиментальных, – со мной все в порядке. Ты можешь придумывать, что угодно и оправдывать себя как угодно, но все вопросы снимаются сейчас. – Сердце молотило, закладывая уши. – Тогда, за ужином, у меня резко закружилась голова. Вчера утром у меня закружилась голова. Ночью меня рвало так, что грудь болит до сих пор, а в спальню пришлось ползти на четвереньках. Извини, что не убрала. – Сухие губы сложились в линию, пальцы вцепились в дерево. – На этом все мои метаморфозы закончились. Слышишь? – Она вытянула вперед шею и, медленно, по слогам, протянула, – со мной все в порядке.

Капелька пота, скользнул по спине. Андрей чувствовал себя идиотом. Все, что он говорил, даже близко не коснулось ее мыслей.

Иногда он считал жену сумасшедшей. Так было и теперь. Не может нормальный человек не понимать очевидных вещей. Мышление ее, казалось, устроено совершено иначе.