Вихрь

— Ты останешься здесь! — не переставал орать Элек.

Ольга уже хрипела.

В этот момент взгляд девушки остановился на металлической сигаретнице, лежавшей на столе. Она быстро схватила ее и ударила ею брата в висок.

Элек на миг замер, его длинные пальцы разжались, и он с глухим стуком упал на ковер.

Девушка замерла, глядя на то, что она сделала, и понимала, что иначе она поступить не могла.

Шандор Бекеш НАВОДНЕНИЕ

1

Что бы со мной ни случилось, мама всегда плакала. Раньше я сердился на нее за это, мне не нравилась ее чрезмерная чувствительность, но шло время, и я стал больше понимать ее. Плакала она и тогда, когда меня отдавали в ученики. Слезы навернулись ей на глаза, когда я принес ей мою первую в жизни получку. И конечно, сейчас она тоже плачет…

Вчера утром почтальон принес мне повестку. Я как раз стоял у колодца.

— Ну, Арпи, вот ты и стал взрослым: и тебя забирают в армию. Рад, наверное, а?

Наш почтальон — человек пожилой, ему уже за шестьдесят. Вдруг мне пришло в голову, что в свое время, наверное, он же приносил повестку и моему отцу. Мне хотелось спросить об этом маму, но она так разрыдалась и спрашивать ее об этом сейчас не имело смысла.

Отец погиб в сорок четвертом году.

Я не помню его лица. Но стоит мне только закрыть глаза, как мне кажется, что я чувствую теплоту его рук. Вспоминаю нашу последнюю встречу. Он тогда был уже солдатом, и его отпустили домой на несколько часов, чтобы повидать родных перед отправкой на фронт. Он посадил меня к себе на колени, взял в руки мою голову и сказал, что у меня голубые глаза и тут же начал рассказывать сказку о каком-то голубоглазом мальчике, но что именно, я уже не помню, зато я очень хорошо запомнил, какие теплые руки были у отца.

Я сказал об этом матери, зная, что это будет ей приятно. Она с улыбкой слушала меня, и, как мне показалось, воспоминание об отце как-то отвлекло ее. Она достала лист бумаги и стала искать карандаш, чтобы записать все, что надо будет собрать солдату в дорогу. Через несколько минут весь лист был исписан, а на ум ей приходили все новые и новые вещи. Тут были: бритва, мыльница с мылом, зубная щетка, лезвия для бритья, расческа, зеркало, щетка для чистки обуви, бумага для писем, конверты с марками (не менее пятидесяти штук, чтобы я мог писать ей каждый день). Я пробовал возражать, но напрасно. Мама сказала, что она лучше меня знает, что в таких случаях может понадобиться. Она в свое время видела, как бабушка собирала в армию моего отца…

Узнав о том, что меня призывают в армию, Анна тоже немного всплакнула, но потом успокоилась и весь, вечер вела себя так, как будто ничего не случилось. И хотя мне хотелось остаться с ней вдвоем и поговорить, она упорно тянула меня на танцы. А так как танцор из меня не ахти какой, то почти весь вечер ее приглашали танцевать другие парни. На одном из вечеров, организованном для строителей, дядюшка Карой, посмотрев, как я танцую, сказал, что когда я кладу стену на уровне третьего этажа, то двигаюсь гораздо живее, чем в танце.

Старик меня любит. Он взял меня к себе, когда я был еще совсем мальчишкой. Остальные члены бригады тогда даже ворчали на него.

— И из этого пацана ты надеешься сделать каменщика, дядюшка Карой? — спрашивали его.

— Поживем — увидим.

— Да он же совсем желторотый.

— Ничего. Я и сам таким же был. Худой, но крепкий. Вот увидите, года через два он вас всех за пояс, заткнет. Правда, сынок?

Я люблю свою профессию, хотя сейчас она и не самая модная. Большинство моих друзей стали металлистами: кто токарем, кто фрезеровщиком, а кто механиком по сборке моторов. Они и меня соблазняли, но я не стал обижать старика и остался у него. Мне хотелось доказать, что он во мне не ошибся.

Мы хорошо понимали друг друга. Я и сейчас пишу ему письма раз в две недели. И заранее знаю, что он читает их вслух всей бригаде, а когда к нему заходит главный инженер, то показывает и ему.

Переписываюсь я и с Йоцо, как-никак мы не один год вместе ходили в школу. Ну и, само собой разумеется, пишу маме — каждую неделю длинное письмо на четырех листах, пишу крупными разборчивыми буквами, чтобы ей было нетрудно читать. Особенно подробным было первое письмо. Я описал ей всю свою теперешнюю жизнь… Время сейчас совсем другое, чем то, когда отца брали в армию…

Через день у нас несение караульной службы.

Человеку, который не испытал всего этого, приходится не сладко. Ну и что? Надо делать, что положено — и все. После обеда сборы в караул: нужно уложить в вещмешок бритву, мыло и прочие необходимые вещи, скатать скатку, а там уж и строиться пора на развод.

В караульном помещении говорят мало: все уже давно знают друг друга, о многом переговорили раньше. Отпуск был давно, так что особых тем для разговора нет. Хорошо тем, кто попадает в одну смену с Хоманом: он мастер рассказывать различные интересные истории. Войдет в караульное помещение, поставит оружие в пирамиду и, бросившись на топчан, словно заправский вратарь на ворота, продолжает свой рассказ, который он недосказал два часа назад, когда уходил на пост.