Вихрь

У Шандора волосы зашевелились на голове.

— Чтобы я увел у такого же, как я, бедняка лошадь?

— Кто говорит, что у бедняка?.. Ты уведи лошадь, у которой нет хозяина. Знаешь, сколько их, таких, бродит сейчас по Австрии? Словно стаи ворон. Гитлеровцы увели отсюда наших лошадей, а ты езжай туда и поймай себе какую захочешь. И это не будет воровством. Ведь гитлеровцы у нас все подчистую забрали — и лошадей, и скот, и деньги, и золото…

Сапожник не говорил, а ораторствовал. Шандор не перебивал его.

— Я в жизни ни разу на лошадь не садился, все с коровами возился, — под конец проговорил он.

— Большого ума для этого не нужно, дядюшка Шандор. У человека есть две ноги, а у лошади спина, нужно только взгромоздиться на нее так, чтобы между ногами оказалась лошадиная спина… И все будет в порядке. Важно только сесть лицом к голове лошадки, а не к хвосту, а то тогда беды не миновать, — объяснял голова управы.

Шандор Сарка вышел на улицу. В доме напротив Янош Сава крыл крышу соломой. По середине улицы Кишкеси вел лошадь, которая так быстро переступала ногами, что хозяин почти бежал за ней. Шандор остолбенел. Да и как было не остолбенеть, когда ни у него самого, ни у его отца никогда не было лошади. И у деда тоже не было. Корова у Шандора была, он купил ее перед самой войной.

Шандор стоял и смотрел вслед удалявшемуся Кишкеси, и только тут обратил внимание на то, как сильно изменилось село. И не потому, что часть его сгорела, а часть домов лежала в развалинах… Изменились люди. Вот, например, идут два крестьянина, оба они еще совсем недавно были бедняками-поденщиками, а сейчас на одном из них кожаное пальто, правда, поношенное, да и второй одет так, как никогда раньше не одевался. Сейчас оба они опираются на палки и разговаривают.

— Завтра, товарищ, будет образована государственная комиссия, а уж после этого мы выберем у себя голову. А этого мошенника сапожника гнать надо из управы. Растратчик он! Разве для того мы боролись за демократию, чтобы власть была у таких, как он?

— А кого же мы тогда выберем головой, если не его? Он хорошо пишет. И не дурак. Господа его за решетку упрятывали… Так что он пострадал.

Остального Шандор уже не слышал, так как говорящие прошли мимо и слов их он уже не мог разобрать, только видно было, как они энергично жестикулировали.

Навстречу Шандору шел Балог Гербе, самый богатый человек в селе. Что это с ним стало? Боже милостивый! На одной ноге у него рваный солдатский ботинок, а на другой — женская туфля. Какие-то старые брюки и темное пальто, в каких цыгане-музыканты появляются на ярмарках. На голове — измятая шапка… Неужели это Балог Гербе? Тот самый Балог, у которого сто шестьдесят хольдов земли? А ведь у этого человека был такой авторитет, что Сарка ни за какие деньги не осмелился бы заговорить с ним, а теперь вот жалость берет на него смотреть.

— Куда путь держите, господин Балог? — спросил Шандор, сходя с тротуара, чтобы пропустить его.

— Я, братец? — переспросил Балог. Три месяца назад он так ни за что не сказал бы. И тут же Балог пошел дальше.

Один крестьянин открыл в своем доме корчму. Двери у нее еще нет, но не беда: важно, чтобы другие не обогнали в таком деле. Гонит палинку из кукурузы. Перед корчмой без дела толкутся крестьяне, разговаривают.

— Я мелкий хозяин, и у меня свое мнение о Гастоне Гале, — с жаром говорит один хриплым голосом, повернувшись к остальным с таким видом, словно готов вцепиться в горло каждому, кто с ним не согласен.

— Что? Кого ты собираешься поддерживать? — вступает с ним в спор другой, но его тут же перебивает третий.

— Место каждого крестьянина в крестьянской партии, — говорит один крестьянин тоном, не терпящим никаких возражений.

— Коммунистическая партия делит помещичью землю. Вот главное. — И говорящий размахивает газетой. (Удивительно, до чего же быстро распространяются эти газеты! Прямо уму непостижимо!)

— Что крестьянская партия, что коммунистическая — какая разница?..

— А зачем нам столько партий? Хватило бы и одной…

— Как бы не так…

Спорам и разговорам нет конца.

А вокруг, куда ни бросишь взгляд, разрушенные дома, сгоревшие кровли. И все же разговоры людей звучат по-весеннему весело.

Кишкеси ведет лошадь уже в обратном направлении. Догнав Шандора, он старается идти рядом с ним. Открыв рот, он что-то хочет ему сказать, но в этот момент кто-то из стоящих у корчмы крестьян кричит ему:

— Эй, Карой, что там у тебя в мешке?

— Вот ячменя немного дал отец, землю-то скоро поделят, тогда…

— Уж не ты ли собираешься делить землю? — крикнул ему тот, который выступал в защиту Гастона Гала.

— А что? Я не собираюсь, я ее уже делю.

— На базаре купил лошадку?

— А сейчас весь мир — базар. — Карой смеется необычным, загадочным смехом, словно давая понять, что он знает что-то такое, чего не знают они.

— Видишь ли, Карой, мы с тобой врагами никогда не были… Словом… у меня тоже все хозяйство пошло прахом. Самому впору в плуг впрягаться… Короче, мне во что бы то ни стало нужно достать лошадей. Денег у меня, конечно, нет. Разве что продам одну свинью… И жена в Пешт хочет ехать с барахлишком…