— А я, уважаемые коллеги, предлагаю кое-что иное. Господин помещик был порядочной сволочью и с поденщиков и прочих рабочих драл три шкуры. К тому же он был еще нилашистом, потом сбежал на Запад. Так вот я и советую немедленно разобрать замок, кирпичи разобрать по домам, а парк вырубить и посеять на его месте пшеницу, так чтобы будущей весной ни одна собака не могла отыскать и следов помещичьего замка.
Такое предложение было понятно всем, но как можно было растащить по кирпичику замок, который почитался больше церкви? Как это вдруг его не станет? От одной только мысли у всех по спине забегали мурашки. И в то же время раз такое возможно, значит, мир действительно переменился.
— Пока этот замок стоит на своем месте, ничего хорошего не будет! Никакой демократии не будет! — снова выкрикнул беспокойный представитель крестьянской партии. — Его невозможно ни отопить, ни в порядке содержать. На зиму тут нужно одного топлива тридцать вагонов!..
— И окна там никудышные, так и дует изо всех дыр, особенно на северной стороне, — продолжал объяснять социал-демократ, стараясь доказать, что замок никому не нужен, кроме самого помещика, у которого денег куры не клюют, да и вообще пусть этот вопрос решает областной Совет, а то и выше кто-нибудь…
Собранию не видать было ни конца ни края. Часы уже показывали два часа ночи, а собрание ни на йоту не продвинулось.
Йошка Тот подошел к самому краю сцены и, подняв руку, сказал:
— Люди, я вам советую…
— Прошу прощения, господин председатель, я коротко! — поднялся со своего места председатель сельхозкооператива. — Учитывая, что бывший хозяин оставил замок в запущенном виде, и тот факт, что он относится к сельскохозяйственным постройкам, я занимаю его для нужд кооператива. Завтра оформим все формальности. Плевать я хотел на областной Совет, где засели господа-реакционеры. Пустите меня, я пошел. — И, ворча что-то себе под нос, он пошел к выходу, крикнув на ходу «Спокойной ночи».
— Так нельзя! Кооперативу! Смотрите-ка! — загалдели крестьяне, хотя у каждого сразу стало легче на душе.
Не согласны с этим решением оказались только те, кто хотел отдать замок под санаторий, да и те, кто предлагал отдать его под жилье престарелым артистам. Всем же остальным жителям села решение пришлось по душе.
Вся помещичья земля была разбита и поделена на мелкие участки. Нетронутыми остались сам замок с прилегающими к нему постройками и парк в двадцать хольдов, похожий на островок среди распаханного моря земли, волны которого омывают его берега. Пока советские солдаты находились в селе и жили в замке, островок этот оставался неприкосновенным, но, стоило только старшему сержанту Николаю увести из него своих солдат, участок вокруг замка начал заметно уменьшаться в размерах. Странное дело, если при господах жители села даже боялись подходить близко к замку, то сейчас каждый из них знал замок как свой собственный дом, прекрасно ориентируясь во всех его тридцати четырех комнатах даже в темноте. Хромоногий брадобрей Михай Эршек передвигался по замку с фонарем «летучая мышь» в руках. Другие бродили по покоям замка, освещая себе путь спичками или зажигалкой. На какое-то мгновение слабым светом озарялось то одно, то другое его окно, а свет «летучей мыши» Эршека был виден то там, то тут, то на чердаке, то на башне. Кто его знает, чего там искал хромоногий брадобрей…
Случалось и так, что в одной из комнат сталкивались человека четыре-пять, вошедшие в нее через разные двери. Завидев друг друга, они тут же расходились, делая вид, как будто даже не замечают друг друга. И все это молча, не говоря ни слова, хотя из комнат и доносился какой-то шум, треск, звон стекла, но никто не мог точно сказать, что же именно там творилось. Кто-то отдирал листы красной меди, которой была покрыта крыша башни, в большом зале разбирали паркет. Словом, творилось настоящее вавилонское столпотворение…
— Люди, что вы делаете?.. Нужно сообщить в Совет!
— Сообщить?.. Теперь мы сами власть!.. — кричит какой-то крестьянин, размахивая топором.
— Отныне и навсегда мы сами и есть власть! Отныне и навсегда!..
ВЕСЕННИЙ ВЕТЕР
Три месяца подряд село находилось в прифронтовой полосе, а так как фашистская артиллерия постоянно обстреливала его, русское командование в первую же неделю эвакуировало жителей, которые разъехались кто куда, в основном же в глубокий тыл, вплоть до самой Залы. Отправляясь в нелегкий путь, женщины кричали и плакали. Мычали коровы, нервно дергая поводки, на которых их вели; лошади настороженно стригли ушами. На улицах то тут, то там рвались снаряды, а чуть в стороне горел, охваченный черным дымом, дом.
— О, боже, боже!.. — причитала Сарка Шандорне, стоя на пороге собственного дома, откуда было хорошо видно всю долину, так как дом ее стоял на склоне холма. По другую сторону долины работал ее муж, его еще на рассвете позвали рыть окопы.
— Что случилось? — крикнул Шандор жене.
— Иди домой… Нужно бежать отсюда!