Вихрь

Спустя две недели Ференц уже работал в саду, а через месяц стал таким же крепким, каким был при жизни Анны. Тера же снова превратилась в свояченицу, не знающую усталости. Она не только обстирывала Ференца и его сынишку и готовила, но и распоряжалась деньгами, которые зарабатывал Ференц.

Дух умершей жены незримо жил в доме, вечера были безмолвны и тяжелы.

Все шло тихо и гладко до уборки урожая. Все лето жители гор работают в поте лица, да и вина у них в доме уже нет. И пока виноградная лоза набирает силы, дремлют или накапливаются страсти виноградарей и медленно бродят, как виноградный сок в чане. Осенью же, в пору сбора урожая, когда стаканы наполняются первым молодым вином, вспыхивают страсти. Нередки в эту пору даже убийства.

В доме у родителей Ференца давили красное вино, а белое уже бродило в бочках. Молодое вино хотя и быстро ударяет людям в голову, но имеет такой приятный вкус, что его пьют с удовольствием даже женщины.

У старухи Кош руки были по самый локоть в красном сусле, передник заляпан грязью, и от нее попахивало молодым вином. В таком виде она и выбежала навстречу Тере, когда та возвращалась из деревни, неся на голове огромную корзину с кукурузой. Эту кукурузу заработал в конце лета Ференц, когда он совсем окреп.

— Постой-ка! — закричала ей старуха, когда Тера, бросив ей обычное «Здравствуйте», попыталась поскорее пройти мимо.

Тера медленно и плавно обернулась, как это делают женщины, несущие на голове корзину. Старуха, важно подбоченясь, приняла позу человека, готового вот-вот вступить в ссору. Она даже не замечала, что пачкает грязными руками юбку.

— Послушай-ка, Тера, чего тебе нужно от моего сына?

Вопрос был глупый, однако прозвучал он угрожающе. Чего хотела Тера? Видит бог, ничего другого, лишь бы только прислуживать Ференцу. Сказать это она не осмелилась, да если бы и решилась, то ответ ее прозвучал бы так же глупо, как и вопрос.

— Ничего не хочу! — ответила она.

Старуха зло засмеялась.

— Эге! Значит, ты ничего не хочешь! Так зачем же ты тогда живешь с ним в одной комнате, раз ничего не хочешь?

— А где же мне еще жить? — Каждое слово Теры звучало веско, движения были сдержанны, плавны. — Ведь второй комнаты у нас нет. Кухни и той нет…

— Если бы у тебя была хоть капля стыда, ты бы убралась куда-нибудь подальше!..

Язык горбуньи тоже стал острее. Кому-кому, а ей еще в детстве не раз приходилось защищаться от насмешек окрестных озорников.

— Никуда я не уйду, третья часть дома — моя. И ты меня оттуда не выгонишь, и сын твой тоже, даже если он этого захочет. Да он и не собирается меня выгонять. У него доброе сердце и ума побольше, чем у тебя.

С этими словами Тера повернулась и уже пошла, но старуха подбежала к ней сзади и дернула ее за юбку.

— Ну подожди же, горбатая шлюха! Вот я тебе всыплю!

В этот же миг она дернула корзину, которая упала с головы старой девы, початки покатились по земле.

— Ах ты уродка! Прибираешь к рукам моего сына и его заработок! — прокричала старуха и стала собирать кукурузные початки себе в фартук. Хорошо еще, что, наклонившись, она не видела выражения глаз Теры, а если бы видела, то перепугалась бы не на шутку.

Если бы в это время со двора не вышел старый Кош, дело дошло бы до драки. Дрожащей рукой он схватил жену за плечо, выбил у нее из рук кукурузу и толкнул в сторону дома.

— Уймись, старая дура! Или совесть потеряла? — И, не глядя на Теру, он затолкнул жену в дом.

Тера нагнулась, чтобы поднять корзину, которая закатилась под сухой куст, собрала кукурузу и пошла дальше.

— Подожди, уродина! Я тебе покажу! — кричала ей вслед расходившаяся старуха.

В тот вечер сын впервые замахнулся на мать и, если бы не отец, наверное, ударил бы ее.

В день святого Николы Ференц отправился на смотрины в город, до которого от дома было километров пятнадцать. Невесту ему подыскал один зажиточный торговец, объезжавший зимой на санях окрестные деревеньки и скупавший по дешевке вино у крестьян, которых нужда приперла к стенке. В тот год на николин день земля уже была покрыта толстым снежным покровом.

Ехали на санях. По случаю столь ответственного момента на Ференце был черный праздничный костюм, который сохранила ему Тера. Поверх костюма длинная серая шинель, оставшаяся в доме у матери от умершего гитлеровского солдата, стоявшего у нее на постое.

Будто важный господин, сидел Ференц на быстрых санях. Лошади, то и дело подгоняемые торговцем, звенели бубенцами. Сватовство Ференца торговец почему-то принимал слишком близко к сердцу. Он довез жениха до самого дома невесты на окраине города и сам проводил его во двор.

Фасад дома полуразвалился, и лишь убогое оконце да слепая стеклянная дверь говорили о том, что здесь живут люди. Дверь, скрипнув, отворилась, и на пороге показалась женщина лет двадцати пяти. Она выплеснула на снег грязную воду из лоханки. Заметив приехавших, она поставила лохань на землю, вытерла о фартук мокрые руки и равнодушно ждала, пока гости подойдут ближе.

— Ну вот мы и приехали. Видишь, бог словно создал вас друг для друга. — Так откровенно торговец приступил к сватовству.