Вихрь

Он не любил рассказывать о том, что и ему в старой армии приходилось несладко.

Я нашел Штромфельда в его рабочем кабинете, где в последнее время он даже спал. Часто его можно было застать далеко за полночь склонившимся над картой, с цветными карандашами в руках.

Свет настольной лампы падал на живое, энергичное лицо Штромфельда, отбрасывая на большую карту, висевшую на стене, тень от его крупной фигуры. Когда я вошел, он поднял голову и нахмурился: он не любил, когда ему мешали работать.

Я поздоровался. Штромфельд посмотрел на меня усталыми глазами и улыбнулся:

— На ужин прибыли? Сегодня ужина не будет, по крайней мере для меня.

И он перевел свой взгляд на телефонный аппарат.

— Ждете звонка? — поинтересовался я.

— Возможно! — коротко отрубил Штромфельд тоном, который, казалось, говорил о том, что об этом можно было бы и не спрашивать.

Затем он посмотрел на дверь, словно лишний раз хотел убедиться, плотно ли я прикрыл ее за собой. Я догадался, что начальник штаба ждет очень важного сообщения.

Я начал расспрашивать его о положении дел на фронте, но Штромфельд остановил меня, показав глазами на телефон.

Через несколько секунд телефон действительно зазвонил. Штромфельд схватил трубку и крепко прижал ее к уху.

— Алло! Алло! Да, слушаю! Не расслышал! Прошу повторить еще раз!

Лицо его на миг стало серьезным и злым, но тут же подобрело и даже засветилось радостью. Каким-то совсем другим голосом он заговорил:

— Да, да! Понимаю, товарищ Кун! Значит, на рассвете? Хорошо. До свидания!

Кончив разговор, Штромфельд еще несколько секунд не отрывал трубку от уха, потом медленным движением бесшумно положил ее на рычаг. Подойдя ко мне, он обнял меня за плечи и с силой, по-дружески потряс, потом отпустил и начал ходить по кабинету.

— Разобьем мы белочехов! — бросил он.

Неожиданно, не дойдя до угла, остановился, посмотрел на меня и, улыбнувшись, поправился:

— Разобьем буржуазную армию! Видите ли, я не политик, однако прекрасно понимаю, что в этой войне столкнулись две армии совершенно противоположного типа: русская армия с интервентами и наша армия с внешней и внутренней контрреволюцией. Я же всего-навсего солдат. На мою родину напали, и я обязан ее защищать. Уверен, что мы разобьем противника. Уверен потому, что хорошо знаю эту армию рабочих и крестьян. К сожалению, у нас не было времени как следует обучить нашу армию; нет у нас в достаточном количестве и оружия. Многие рабочие, пришедшие в армию, до сих пор сражаются с врагом в своей одежде: у нас не хватает обмундирования. Но зато с каким воодушевлением, с какой верой сражаются они с хорошо вооруженным противником! С такой армией нельзя не победить. — Штромфельд немного задумался и продолжал: — Против нас идут не чешские рабочие, нет! Все рабочие Европы поддерживают нас!..

Я молча слушал.

Посмотрев на меня еще раз, Штромфельд подошел к письменному столу и склонился над картой.

— Мы наверняка разобьем их.

— Вы уже получили указания правительства? — поинтересовался я.

— На что?

— На проведение операции на рассвете.

— До рассвета еще далеко. — Штромфельд подошел к большой карте, висевшей на стене, и стал изучать линию фронта. Потом повернулся ко мне:

— Как видите, сегодня ужин не состоится. Я должен работать.

Потом он снова подошел к столу и нажал кнопку звонка. Через секунду дверь открылась, вошел адъютант в чине капитана.

— Прошу пригласить ко мне офицеров штаба!

Я распрощался со Штромфельдом и поспешил в специальный поезд. Все ждали приказа о наступлении, чтобы отбросить белочехов от Мишкольца, которому они угрожали.

Когда части Красной Армии остановили румынские войска под Сольноком, наш штаб забросали телеграммами и угрозами, полученными из Праги от французского генерала Пелле. Но на нас эти угрозы не действовали. Тогда интервенты решили немедленно начать наступление на Венгерскую Советскую Республику с севера.

В то время Красная Армия не располагала достаточными силами, чтобы сражаться с интервентами на два фронта. Белочехи успешно продвигались вперед, сжигая на своем пути целые деревни, убивая мирных жителей, издеваясь над пленными красноармейцами и рабочими. Очевидцами всего этого мы стали несколько позже, когда наши части перешли в наступление. Из бесед с пленными чехами мы узнали, что все эти бесчинства совершали офицеры. «Значит, и там есть такие, как Гёргени и Кохари», — подумал я.

Когда я вошел в вагон, мне сказали, что выступление назначено на час ночи.

21 марта, раннее утро.

Мы ехали на специальном поезде командующего. Немного не доехав до Мишкольца, остановились. Там нас уже поджидали крестьянские подводы, на которых мы поехали дальше по полевой дороге. Еще дальше с подвод пришлось сойти и идти пешком. Приказано было не курить и не разговаривать. Впереди с группой штабных офицеров шел наблюдатель от итальянских социалистов. По его словам, событиями, происходящими в Венгрии, интересуются не только в Италии, но и во всей Европе, и даже больше того — во всем мире. Всех интересовало, победит ли советская власть в бассейне Дуная. Были здесь наблюдатели и из Австрии, но с иными целями.