Вихрь

В первом эшелоне находилась дивизия Ландлера, которая должна была первой нанести удар по противнику. Через какое-то время мы подошли к заранее подготовленному для нас наблюдательному пункту.

— Видишь гору Аваш? Там у противника огневые позиции артиллерии, — шепнул Бёму один из офицеров.

Начало рассветать, и на горизонте, подернутом легкой дымкой, стали вырисовываться контуры вокзала.

— Сейчас начнется! — посмотрев на часы, заметил Бём.

И действительно, не прошло и нескольких минут, как над нашими головами засвистели снаряды, выпущенные нашей артиллерией. А еще через несколько секунд их разрывы можно было наблюдать на склонах и вершине Аваша.

Вслед за нашими пушками заговорила артиллерия противника. Сначала редко и беспорядочно, потом ритмично. Разгорелась жаркая артиллерийская дуэль. Вражеские снаряды рвались недалеко от нас, поэтому пришлось уйти в укрытие.

Тем временем стало еще светлее. Видны были не только станционные здания и отливающие серебром нитки многочисленных путей, но и снующие по ним паровозы с вагонами. Снаряды нашей артиллерии ложились на станции: то там, то сям можно было видеть, как в воздух летели колеса, доски от вагонов. На станции поднялась паника. Солдаты противника испуганно бегали по перрону, не зная, где найти убежище.

Наконец справа на путях показался наш бронепоезд. Он полз, ворочая башнями с пушками, которые нащупывали важные цели. Однако интервенты быстро опомнились и пустили против него свой поезд с несколькими открытыми платформами, на которых были установлены пушки. Началась артиллерийская дуэль двух поездов, продолжавшаяся всего несколько минут и кончившаяся тем, что несколько прямых попаданий сделали поезд противника полностью небоеспособным.

Постепенно смолкла и батарея противника, обстреливавшая нас с горы Аваш. Как только артиллерийская канонада смолкла, солдаты Ландлера перешли в наступление. Чехи начали отходить, прикрываясь огнем жиденьких заградительных отрядов, которые безуспешно старались задержать продвижение наступающих войск.

Корпус Ландлера с ходу захватил железнодорожную станцию и стал просачиваться в город. Полностью город был занят только на следующий день. В первых рядах наступающих шли рабочие роты, сражавшиеся с невиданным до сих пор воодушевлением. Чувствовалось, что эти простые люди защищали свою родину. После взятия Мишкольца было обнародовано послание к рабочим Чехии и всей Европы, в котором говорилось, что венгерские рабочие сражаются за свою родину, сражаются и за них. Дальше шел призыв к солидарности.

Убитых (их особенно много оказалось среди металлистов и почтовиков, шедших в первых рядах) похоронили с почестями. Население города радостно встретило своих освободителей. Богачи ушли из города вместе с отступающими войсками противника. Жители города стояли на улицах, приветственно махали нам и кричали:

— Да здравствует Красная Армия!

— Да здравствует свободная родина трудящихся!

— Да здравствует союз советского и венгерского народов!

Красноармейцы шли в колоннах, распевая революционные песни. На лицах некоторых жителей можно было заметить слезы. Я видел, как Ландлер снял и протер очки, хотя стекла совсем не запотели.

После взятия Мишкольца части Красной Армии должны были двигаться дальше на север, разрезать надвое фронт чехов и румын, чтобы через Карпаты выйти на соединение с Красной Армией русских. Таков был план Штромфельда.

Париж, Лондон и Вашингтон негодовали и содрогались от страха.

Клара Бихари

БОЧКА

Четыре долгих года Гейнц воевал на русском фронте. Он был для фюрера хорошим и послушным солдатом, послушным подчиненным для унтер-офицеров, которые именно поэтому никогда не забывали о нем, когда посылали какой-нибудь отряд с заданием «охотиться» на партизан или же в какое-нибудь русское село с карательными целями. А у Гейнца это вызывало чувство еще большего воодушевления и преданности. По указанию одного эсэсовского унтер-офицера он вел точный учет отправленных на тот свет ради приобретения гитлеровцами «жизненного пространства» русских стариков, женщин, детей, занося их в специальную тетрадь большими, разбегавшимися в разные стороны буквами. Эту тетрадь Гейнц уничтожил лишь накануне того дня, когда он попал в плен. Он приобрел большой опыт стрельбы по живым целям и уже в конце второго года службы мог без промаха попасть в затылок бегущего зигзагами человека. Однако больше всего он любил стрелять по приговоренным к смерти.

— Тут человек стоит не шелохнется, — объяснял ему унтер-эсэсовец. — Работа не тяжелая, не вспотеешь. А главное — знаешь, что, пока ты из-за кустов целишься в одного русского партизана, другой партизан не свалится тебе на шею сзади. Тут ты можешь работать со всеми удобствами и научишься владеть винтовкой не хуже сибирского охотника.