Ротный командир потрогал пальцами воспаленные веки.
— Думаешь, семерых хватит? Надежды на то, что противник будет ждать четыре часа, нет. Два часа уже прошло. А нам нужно по крайней мере еще четыре. Итого, значит, шесть. За это время, если к нам никто не прицепится… А если прицепятся, тогда разбросаем. Тогда уже до Терени рукой подать… Вот такие-то дела.
Гал снял фуражку и локтем вытер пот с внутренней стороны.
— Хватит мне и семи. Чего не смогут сделать семеро, то не под силу и девяти. Да и десяти тоже…
— Хорошо. Тогда распоряжайся. Скажи своим людям, чтобы подготовились. Все, что нужно, пусть возьмут… Только не забудь, что минометов у нас очень мало…
— Обойдемся и без них, — сказал Гал. — Да нам много и не нужно. Три пулемета возьмем. Патроны, ручные гранаты…
Гал коснулся рукой козырька фуражки. Бросил взгляд в сторону отделения. Солдаты уже закончили сборы, когда его подозвал к себе ротный. Сейчас они смотрели на него и гадали: зачем это ротный позвал их командира? Но разве могли они угадать? Остальные ждали приказа двигаться дальше.
— Халкович! — Гал кивнул головой. — Ко мне! Бабяк! Келлнер!
Все трое подошли к Галу и выстроились справа от него.
«Пока все идет нормально, — думал Гал. — Семеро из девяти останутся здесь, двое могут идти домой. Кого же оставить? Кого? Кого отпустить? Келлнер, Бабяк, Халкович — эти ребята что надо. На них смело можно положиться. А на кого еще можно положиться? Да нет, они все молодцы. Но кому-то надо вернуться домой… По тем или иным причинам… им это надо…»
— Геза, Деме! Идите и вы!
Пако, стоявший в строю, так вытянул шею, что казалось, вот-вот выпадет из строя. Когда же Деме остановился возле Гала, Пако без приказа вышел из строя.
— Так… — проговорил Гал. — Иди сюда, я только что хотел вызвать тебя… Шандор Уй! Ко мне!
Уй медленно кивнул, по лицу пробежала гримаса, похожая на улыбку.
— Ты чего ухмыляешься? — набросился на него Гал. — Становись сюда!
Уй отдал честь, твердыми шагами подошел к строю и встал последним.
Радич и Кантор подождали несколько минут, потом недоуменно переглянулись между собой.
— А мы? — недоуменно произнес Радич.
— Вы пойдете с бригадой. Присоединитесь к какому-нибудь отделению…
— Послушай, Берци Гал! — выпалил вдруг Кантор. — Что у меня много детей, это так. Но из-за этого я никогда не просил щадить меня. Ты это понимаешь, а?
— Выслушай и ты меня, Дьюла Кантор, — вздохнул Гал. — До сих пор мы с тобой ладили. Так не вздумай сейчас нарушить мой приказ! Приказано идти — иди…
— Но если…
— Никаких «но»! — закричал Гал. — Нале-во! Шагом марш! А то…
— Черт побери! — пробормотал Кантор, дернул винтовку за ремень и сдвинул фуражку на затылок. — Пошли! — толкнул он в бок Радича. — Пошли, пусть командир порадуется нашей дисциплинированности.
Гал оглядел выстроившихся возле него бойцов.
— Вольно! — сказал он. — Идем к обозу. Заберем три пулемета, боеприпасы, пять боекомплектов, ручные гранаты…
— Продуктами тоже запаситесь! — сказал ротный командир. — Да побольше, чтобы потом и на дорогу хватило…
— Продукты тоже! — приказал Гал. — Но только на один день. Выполнять!
— Ну как, осмотрелся уже? — спросил ротный, когда солдаты направились к обозу.
Гал кивнул. Разумеется, он уже осмотрелся. И как следует. С местом им, собственно говоря, просто повезло. Не зря он говорил, что ему и семи человек хватит…
«Хорошо, что территория кирпичного завода обнесена только проволочным забором, — думал Гал. — Ничто не помешает обзору. Да и обстрелу тоже. Крайние дома города не видны. Возможно, до них метров триста — четыреста, но они за склоном холма. Кирпичный завод, как все кирпичные заводы. От развороченной горы глины к прессу ведет ржавая узкоколейка; на рельсах несколько вагонеток с глиной, одна вагонетка нагружена только наполовину. Когда и почему их бросили здесь? Что увидел или услышал рабочий, который вдруг положил лопату на плечо и бросил наполовину нагруженную вагонетку?.. От пресса узкоколейка шла дальше до самых сушилок, покрытых замшелой черепицей. Необожженные ряды кирпичей серели вдали. Им так и не суждено попасть в печь для обжига. Да и огня в печи нет. С тех пор как отсюда ушли люди, все замерло: работа, движение, жизнь. Осталась безжизненная сырая глина.