Вихри на перекрёстках

— Как это не собираетесь? Прикажу, и пойдете со мной. А нет, так давайте по-хорошему: явимся к нашим и скажем, что все мы из одного отряда. Заякин — это моя кличка.

— Ишь ты, нашелся командир, — усмехнулся Гриша. — У нас есть свой, скоро он будет здесь. Чего ради мы с вами пойдем.

Летчик не мог понять таких отношений между партизанами и молчал, хотя в душе, очевидно, был на стороне Заякина, который вел его к своим. Данилов тоже молчал, сомневаясь, что двое спутников летчика действительно партизаны. Не мог он с кем-нибудь еще спутать Гута. Решив сразу выяснить, не ошибся ли, Данилов вдруг резко сказал:

— Я был переводчиком при штабе немецкой дивизии. А вы, Сукач, прибегали ко мне, чтобы продать фашистам советских людей!

Эти слова словно обожгли Гута.

— Теперь и я вспомнил, — закричал он, — это фашистский прислужник! Наверное, они все такие, потому и не хотят идти с нами!

У Заякина сразу мелькнула мысль арестовать Данилова и его товарищей. «Сдам советским войскам переводчика и приведу летчика — это же заслуга, честь. Пускай с ними там разбираются, а я буду на высоте». Вдруг послышалось конское ржание.

— Чья это лошадь? — спросил Заякин.

— Нашего командира, — ответил Гриша.

— Где ваш командир?

— Скоро придет, и тогда мы вас проверим. Приказываю идти со мной.

— Никуда мы не пойдем, — опять повторил Гриша.

— Переводчик, отдай автомат, — шагнул Заякин к Данилову.

— Пошел ты… — начал тот, и его тут же обожгла очередь.

Заякин отскочил в сторону, а Гриша и Калоша подхватили зашатавшегося Николая.

— Бросьте его и идем. Приказываю! — крикнул Заякян.

Хлопцы осторожно опустили Данилова на снег. На них уже были наведены автомат и винтовка. Растерянно смотрел и не дотрагивался до своего пистолета летчик.

У Данилова из носа побежала струйка крови. «Я не боялся смерти… Скажите… Я знал, за что буду умирать… Передайте маме, братьям…» И он затих.

Володя услышал автоматную очередь, крик и первый бросился по улице. За ним побежали Толик и Валя.

Заякин увидел партизан и перемахнул через забор. Гут опустил винтовку и стал рядом с летчиком. Гриша бросился вокруг двора, чтобы перехватить беглеца. Бойкач помчался вслед.

— Убил Данилова, гад! — крикнул Гриша.

Володя вбежал во двор, разыскивая следы бандита на снегу, и услышал голос Анатолия, донесшийся из дома:

— А ну, вылезай!

Вскочив в избу, он увидел, как из открытого люка подпола бешено сверкнули глаза убийцы, который успел перезарядить пистолет. Толик, не успевший снять с плеча винтовку, с побледневшим лицом прижался спиной к стене. Володя дал очередь из автомата прямо в перекошенное от страха лицо бандита.

— Кто же бежит в дом с винтовкой за спиной! — сердито сказал Володя. — Наверняка мог убить!

— У него… осечка… — с трудом перевел дыхание Анатолий.

Хлопцы вытащили наверх мертвого громилу, взяли немецкий автомат, парабеллум и вышли во двор.

— Чего стоишь? — обрушился Бойкач на Калошу. — Отбери у них оружие!

Летчик взглянул на Володину пилотку со звездочкой и молча протянул пистолет. Испуганный неожиданным появлением Вали, Сукач выронил из рук винтовку.

Володя и Толик склонились над Даниловым. Руки раскинуты в стороны, бледное лицо, неподвижные глаза, уставившиеся в облачное небо, залиты прозрачными слезами…

— Кто вы? — выпрямился Володя и шагнул к летчику. Гут трусливо втянул голову в плечи. — А ты? — выслушав ответ летчика, повернулся командир к Сукачу.

— Из Слободы, — Гут покосился на Валю. — Она меня знает.

— Как ты сюда попал?

— Вместе со всеми гнали в Ольховку на расстрел, но я убежал.

— А маму мою вы не видели? — внезапно спросила Валя.

Гут захлопал глазами, не зная, что ответить. Скажет, что видел — этим разоблачит себя: он же почти все слободские семьи охарактеризовал гитлеровцам, сам провожал односельчан в последний путь. Видел и Татьяну Николаевну, которая по едва запорошенной снегом дороге тащила на санках свою младшую дочь. Никто из людей не знал, куда их гонят, но все понимали, что назад им уже не вернуться…

— Чего молчишь? — повысил голос Володя. Если не видел, так бы сразу и сказал!

Эти слова будто обожгли Гута.

— В-видел, — залепетал он, — ее тоже п-погнали в Ольховку.

Подошел Гриша.

— Так ты, Гут, тоже хотел стрелять в партизан?

— Нет, я не знал, что вы партизаны…

— А своего сообщника знал? — спросил командир.

— Случайно с ним встретился в лесу. Потом летчика нашли.

— Откуда у тебя такая кличка: «Гут»?

— В империалистическую войну попал в плен к немцам. Вернулся домой, и односельчане так прозвали.

— Немецкий язык знаешь?

— Немножко…

— Когда в Слободе не стало переводчика, немцы обращались к тебе за помощью?

— А как же, часто таскали с собой.

— Врешь, ты сам к ним бегал! — зло сказал Гриша. — Недаром, предатель, Данилов твою фамилию записал!

Гут умолк.

— Скажи, ты заслужил, чтобы тебя расстреляли, или нет? — спросил Володя.

— Нет, я еще принесу много пользы… Пойду на фронт воевать, чтобы освободить своего сына с немецкой каторги…

— Почему же твой сын не вместе со всеми в Ольховке?

— Не знаю, его угнали в Германию…

— Что, по-твоему, нужно сделать, чтобы спасти людей от уничтожения?