Виктор Виттельбрандт

– Ты можешь отомстить. – Говорил он. – Согласна ли ты отомстить? Хочешь ли ты жить?

– Хочу. – Отвечала я, до конца не определив на какой именно из ее вопросов, но думать об этом не было времени, потому что звуки вновь превратились в слова.

– Я год даю тебе, дитя, чтобы навечно все исправить. Ты укради, похить меня и будешь жить, и будешь править. Но только сердца, только мысли, дум вольных, разума не тронь. В них нет спасенья, нет в них жизнь. В них смерть, падение, огонь. Молчать теперь тебе опасно. Так отвечай мне, ты согласно?

– Да! – Крикнула я, что было силы. Не понимая, сон то был или реальность, я кричала в ответ неровному, витающему вокруг, голосу.

И шепот исчез. Я обнаружила себя стоящей крепко на ногах под прицелом встревоженных взглядов Коли и Андрея Михайловича.

– Нужно звонить в скорую. – Заключил Андрей Михайлович, вставая с колен и готовясь укладывать в футляр скрипку.

– Ты кричала. – Обеспокоенно сообщил мне Коля. Глаза его спрашивали, насколько я понимаю, что помешалась.

– Не нужно скорую. – Ласково сказала я.– Мне просто на мгновение показалось, что со мной кто-то говорил.

Коля выдохнул и обреченно отвернулся. Мои слова далеко не свидетельствовали о моей нормальности.

– Вы слышали голоса? – В пол оборота спрашивал Андрей Михайлович, аккуратно укладывая скрипку. Было видно, что он не столько боялся за меня, сколько сожалел о расставании с жительницей футляра.

– Нет… – Я запнулась. – То есть… Мелодия, которую вы играли, она была чудесна, словно голоса хора в монастыре, куда я обычно хожу по воскресеньям. Они звучат так, словно поют ангелы. – Я ощущала, что моя речь вновь становится прерывистой и нервной.

– Верно. – Андрей Михайлович закрыл футляр и теперь внимательно смотрел на меня.

Футляр, молча, лежал у могилы, напоминая мне саркофаг. Я говорила, но думала о другом. Случившееся сильно напутало меня, с каждой новой мыслью речь становилась все более странной и лихорадочной. Я действительно слышала голос.

– Нам и правда пора. Завтра к вам приедет Коля, чтобы… чтобы скрипка могла начать свой путь к исторической экспертизе. – Я нервно улыбнулась и почувствовала, как неестественно пожимаю плечами и ломаю руки. – Что же могила? Вы так ничего нам про нее не рассказали.

Развернувшись, я не обнаружила могильной плиты. Повертев головой вокруг, я так и не нашла ее. Будто мы переместились в другое место, хотя все вокруг выглядело по-прежнему, кроме могилы – ее не было!

– Она исчезла. Где она? – Спросила я.

– Могила Виттельбрандта? Она перед вами, Ольга. – Андрей Михайлович выглядел испуганно и вопросительно смотрел на Колю, который растерянно злился.

– Вот она. – Показывал рукой Коля на пустое место.

– А где же обелиск? – Я покраснела, чувствуя себя пойманной с поличным. Видя настороженных Колю и Андрея Михайловича, я рассмеялась. – А! Вот же она. – Я смотрела в сторону, куда показал Коля, делая вид, что вижу мраморную плиту.

– Вам совсем не хорошо. – Сказал Андрей Михайлович, продолжая бросать на Колю тревожные взгляды с каждым разом все более настойчивые. – Приезжайте позже. Я здесь каждый день с девяти утра до восьми вечера.

– Спасибо. – Коля кивнул ему, соглашаясь. – Идем, Оля. Нам действительно лучше сейчас уехать.

ГЛАВА 3. 1867 год.

Коля и Андрей Михайлович звучали, как за стеклом. Я подошла к месту, где должна была быть мраморная плита, поводила в воздухе руками, затем зажмурила на секунду глаза, помотала головой, но так ничего и не увидела, а состояние не проходило. Все было, как в тумане. Коля двинулся в мою сторону, но прошел мимо, подойдя к пустому месту и обозначая на нем руками плечи, за которые обнимал. Он говорил со мной, но меня там не было. Затем все стало темным, будто кто-то выключил свет, затем вновь быстро наступил день, и все опять стало темным. Я обернулась и увидела, как небо над нами ежесекундно затягивается тучами, озаряется солнцем, высыпает звездами ночь и вновь сияет небесной синевой день. Исчезли Коля и Андрей Михайлович, появлялись и пропадали тени, из-под ног уходила земля. Мной овладела паника, я принялась бежать, и все вокруг было похоже на подвижный пластилиновый мир. Очутившись у пруда, я взглянула на воду и увидела, что она единственная сохранила привычное течение времени. Я двинулась вперед, чувствуя, как вслед за мной рушится пристань, кинулась с разбега в воду.

Кроме шума ворвавшегося подводу тела, больше я ничего не помню. Следующим мгновением был слепящий глаза свет, я ощутила изнеможение во всем теле и потрясающее чувство свободы от боли. Мне было нехорошо, но недомогание теперь было иным, слабым и отступавшим. Приторное состояние моей болезни улетучилось, испарилось, я будто очнулась от страшного сна и громко вдохнула воздух, будто до этого долгое время полно не дышала.