Виктор Виттельбрандт

– Что ж. – Экскурсовод как бы в сомнении наклонил голову и пожал плечами. – Это почти совсем отдельная история. Пройдемте в соседний зал.

Мы вошли в широкую спальню с высоким прямым потолком, обрамленным золотистым карнизом. С гармоничной искусностью стояла мебель: круглый столик с тремя стульями, диван, две тумбы с желтыми абажурами, камин. Белоснежные стены, разделенные пилястрами, две двери комнаты венчала позолоченная лепнина витиеватых узоров. На одной из стен висел вертикальный миниатюрный портрет красивого мужчины. Он был молод, на вид лет тридцати, большие зеленых глаза смотрели из-под стекол круглых очков прямо и смело; темные волосы были густыми, кучерявыми и слегка непослушными; тонкое лицо, подчеркнутое бледными скулами, застыло в дерзкой, насмешливой, улыбке; он был утончен, хотя и крепко сложен; насмешлив, горд и даже надменен, но словно полон благородного отчаяния, вызывавшего к себе симпатию, если не влюбленность.

– Потрет Виктора Виттельбрандта, написанный рукой Константина Рутовского – его друга и поклонника. – Торжественно объявил Андрей Михайлович.

– Да, – с восхищением вторил ему Коля, – я уже встречал этот портрет.

Из этой компании я одна видела Виктора Виттельбрандта впервые, и при взгляде на его портрет сердце горько сжалось от обиды. Он прожил полную событий жизнь, оставшись в памяти людей знаменитым музыкантом. Его портрет висит в прекрасной зале дворца, когда-то принадлежавшего ему. Он высокомерен, полон уверенности, тщеславия, распаленного чередой преданных поклонников и поклонниц. В этот самый миг, в который его увековечил Рутовский, он, наверное, и не вспоминал о бедной Марии. С таким ли лицом он получал ее имение, веря в то, что его скрипка действительно стоит целого фамильного дома?

– Сколько ему здесь лет? – Спросила я брезгливо.

– Здесь, если не ошибаюсь, Виктору тридцать два года. Здесь он уже директор филармонического общества, и художник показывает нам его в первый день прибытия из Парижа. Там Виктор Виттельбрандт открывал своим выступлением фестиваль.

Я представила, как ему рукоплещет Франция, а потом представила, как Марию кладут в могильную яму, и вдруг ее мертвое лицо на мгновение стало моим. Эта мысль поразила меня.

– Как он умер? – Спросила я насмешливо, в тон взгляду, смотревшему на меня со стены.

– Он умер в семидесятилетнем возрасте от болезни. Здоровье Виктора ухудшалось с каждым годом из-за образа жизни, который он вел. После сорока его стали мучить первые припадки. Я же считаю, что он умер от душевной боли.

– И малодушия. – Желчно добавила я.

– Этого человека трудно судить. – Заметил Андрей Михайлович.

– А где его могила?

– Здесь же. В этой усадьбе. Рядом с фамильным склепом Лопухиных.

Я негодовала почти до того, что была лично оскорблена и в глубине души сама смеялась над своим негодованием. Еще два дня назад я ничего не знала о своей родословной, но так быстро успела проникнуться обидой за Марию Дмитриеву, что была готова мстить, если бы было кому. Где-то мелькала ехидная мысль, что не трепет к своей фамилии, а собственное положение заставляло меня ненавидеть этого человека. Мне было легко поверить в то, что Виктор Виттельбрандт являлся причиной моей странной болезни, потому что отрицать это он уже не мог, а найти виновного очень хотелось.

– А мы можем попасть туда? – Спросила я. Последовало общее движение.

– Это происходит обычно в конце экскурсии. – Растерянно сказал Андрей Михайлович.

– И мы еще много не узнали о… – Коля хотел сказать «скрипке», но заменил «творчестве музыканта».

– Мне бы очень хотелось начать с его могилы. – Твердо настаивала я, почти осуждая сама себя за странность поведения.

– Что ж… – Андрей Михайлович вопросительно посмотрел на Колю, в глазах которого отражалась горькая доля джентльмена уступать даме. Я оценила его уступчивость, понимая, что вскоре за нее придет возмездие в виде часовых кругов по залам музея. Мы отправились к фамильному склепу.

Я негодовала почти до того, что была лично оскорблена и в глубине души сама смеялась над своим негодованием. Еще два дня назад я ничего не знала о своей родословной, но так быстро успела проникнуться обидой за Марию Дмитриеву, что была готова мстить, если бы было кому. Где-то мелькала ехидная мысль, что не трепет к своей фамилии, а собственное положение заставляло меня ненавидеть этого человека. Мне было легко поверить в то, что Виктор Виттельбрандт являлся причиной моей странной болезни, потому что отрицать это он уже не мог, а найти виновного очень хотелось.

– А мы можем попасть туда? – Спросила я. Последовало общее движение.

– Это происходит обычно в конце экскурсии. – Растерянно сказал Андрей Михайлович.

– И мы еще много не узнали о… – Коля хотел сказать «скрипке», но заменил «творчестве музыканта».

– Мне бы очень хотелось начать с его могилы. – Твердо настаивала я, почти осуждая сама себя за странность поведения.