Вилами по воде

Она была, как ты, необъяснима,

Манила осязаемостью мнимой –

Любовь — мечта, утопия, химера –

Плод мук и грёз, виденье во плоти

Иллюзий и фантазий эфемерных –

Не встретить, не забыть и не убить…

О водный сон, беру тебя в ладонь

И чувствую и холод, и огонь

Субстанции безжизненной, медуза –

И ты ползёшь меж пальцев скользким грузом,

Прозрачной слизью, призрачным желе –

И падаешь, несчастья тяжелей,

На высушенный ветрами песок,

И таешь — и пятно воды у ног

Да рдеющий болезненный ожог –

Вот всё, о чём мне можно пожалеть…

И от любви с её объятьем клейким

Остались в сердце раны, шрамы, клейма –

Страшней твоих ожогов эти травмы –

Безжалостней, мучительнее жгла

Из горьких трав любовная отрава

Огнём и льдом, и липла как смола –

Но где ж она? Развеяна торнадо,

Растаяла, распалась на монады,

Как ты, моя плавучая монарда,

Сквозь пальцы утекла…

Черёмуха

Ты просишь, душа, тишины, передышки, покоя?

Ты просишь, душа: не спеши, подожди, отдышись

От бешеной гонки, от гона, огня и погони?

Вдохни этот воздух, он чист как стекло и душист,

В нём запах черёмух и солнечной майской погоды;

Всмотрись в это ясное светлое синее небо -

Безоблачный купол излечит тебя от тоски -

Ты видишь черёмухи ветки, покрытые снегом?

Ты видишь, как ветер метёт и метёт лепестки?

Уносит их вдаль, и печали уносятся следом,

И всё хорошо… Впереди начинается лето -

Ты видишь, душа, этот яркий пронзительный свет?

И зелени свежесть, и полдень искрящийся этот,

И белый крахмал распушённых черёмухи веток?

И только лишь счастья как не было здесь, так и нет…

Гостья

Средь ночи звук раздался незнакомый –

Стучится вроде кто-то в двери дома,

Меня пугая и лишая сна –

И я, ругаясь про себя безбожно,

Дверь отворяю в предрассветный дождик –

А там она –

Красавица, вся в чём-то белоснежном,

С улыбкой нерешительной и нежной,

Но недосуг мне в дом её пускать -

Здесь столько дел, к тому же, эту гостью

Развлечь беседой будет мне непросто –

Душа пуста…

Здесь просо от золы я отбираю

И тихо от работы умираю –

Рассыпана зола по кухне всей -

И пусть не виден в темени кромешной

Весь кавардак кругом, но мне, конечно,

Не до гостей…

Она в холодных струях на пороге

Стоит и ждёт, усталая с дороги,

И жалобно глядит в мои глаза -

Но всё напрасно — нет такого средства,

Чтоб разморозить лёд в остывшем сердце –

Что ей сказать?

И я сказала, закрывая двери:

"Ты глюк, и я давно в тебя не верю,

И говорить мне не о чем с тобой –

Уйди! Зачем мне головная боль?" –

Я догадалась — это, сто пудов,

Была любовь…

Беглец

Бедняга, неприкаянная жертва

хандры и абстинентного синдрома –

чужой, ничей, случайный, посторонний –

ты веришь, что сбежишь от скуки смертной,

и держишь круговую оборону;

везёт тебя экспресс к далёким тёплым

блаженным берегам — средь захолустий,

забытых богом мест безликих тусклых –

сухой колючий снег метёт по стёклам,

в душе твоей безрадостно и пусто;

беги, беглец! Ты сам себе в обузу –

под мерный стук колёс ты дремлешь мрачно,

а память всё жуёт событий жвачку

и нити бед, обид, побед пустячных

и страшных поражений вяжет в узел;

задумавшись, судьба фигурки движет

по шахматной доске злосчастной жизни,

не слыша вздохов тяжких, жалких жалоб –

куда ты держишь путь, зачем? — скажи мне –

нет места на земле, где кто-то ждал бы…

Но неискореним твой дух бродяжий,

разбойничий, мятежный, флибустьерский –

туда, где поезд режет даль пейзажа,

уходишь ты без слов, без взгляда даже

из снов, из головы моей, из сердца…

Бессонница

Бессонница… Бес сонный. Дни без солнца –

бесцветна темень дней декабрьских –

в них

метёт метель, и пасмурно, и дни –

просветы в тусклом сумраке бессонниц;

часы в стеклянной треснутой коробке

устали как и я –

замедлен ход

предновогодних бледных дней коротких,

заполненных бесцельной чепухой;

год на излёте — тянется декада

последняя — за ночью ночь, во мгле,

в безмолвии тоски и снегопада –

так шёлк шнурка скользит в тугой петле;

прошёл Никола Зимний. Обесточен

фонарь дневного света. Полумрак.

И клонит в сон, и не спастись никак

от чар безлунной и бессонной ночи –

но праздники уже не за горами,

и каждый день вчерашнего длинней

на птичий шаг –

и заживает рана,

и тает муки облачко над ней…

Питер

Нет, город насморка и бледных лиц,

нет, город на Неве туберкулёзный –

мне жутко в глубине дворов-колодцев

среди теней твоих самоубийц;

противореча логике любой,

твои мосты в ночи неодолимы,

ты весь в шипах, и мною нелюбимы

каналы с тёмной медленной водой –

их траурные ленты

уносят слепо щепки жизни в Лету,

минуя Летний сад

и лип столетних

безмолвные унылые скелеты…

Нет, город аберраций и химер,

трущоб беспомощных и судеб нищих,

где в каждом вздохе страх, тоска и смерть –

ты никогда мне больше не приснишься –

ни днём, ни ночью –

видеть не могу

ни в перспективе стылого проспекта

ночь, улицу, фонарь, аптеку,

ни пляски сквозняков на берегу,

ни перевернутого мирозданья

упавших в воду арок вверх ногами,

свинцовых туч, плывущих подо мной –

нет, город, опрокинутый вверх дном –

здесь время перепутал старый Хронос –

в минорном шуме ветра похоронном

мне слышен бой часов и метроном –

тебя боюсь…

Меня пугает странно

завёрнутое лемнискатой время

и многомерность тусклого пространства,

разбитого в четвёртом измерении –