– Нет, тому, другому, мы спуску не дадим, он злодей, и точка! Вот так думает человек о других и о себе. А на деле все готовы подчиняться злу. Покорность, Лидия, самая обыкновенная покорность наша не знает границ. А покорность злу – так и вовсе. Это доказано научным путем, если хочешь знать. После войны многие гадали: как так сталось, что горстка повелевала свободным разумом миллионов? Вот один из таких гадателей, американец польского происхождения по имени Соломон…[86]
Да, Соломон, не поверишь, в этом сочетании все прекрасно, правда? Вот он провел самый простой, но наглядный эксперимент: посадил в комнату людей, раздал им карточки с линиями… И эти люди должны были по очереди отвечать, какая из трех линий на карточке соответствует линии на другой карточке. А между линиями очень большая разница, это специально так сделали, чтоб невозможно было ошибиться. Все отвечали быстро и правильно. И вдруг на десятой карточке все начинали отвечать неправильно. Вся группа уверенно дала свой ответ, ни секунды не раздумывая, как будто это было совершенно очевидно. Ты, Лидия, смотришь и ясно видишь собственными глазами, что это ошибка. Теперь все они смотрят на тебя и ждут, что ты ответишь, твоя очередь. А на самом деле все они ассистенты профессора и только ты одна в этой комнате – подопытная. Что ты ответишь? В общем, таких опытных групп было много, в каждой – все подсадные, только один настоящий испытуемый. Как думаешь, сколько человек тогда поверили здравому смыслу и своим глазам? Сколько попытались отстоять правильный ответ, когда все остальные сказали иначе? Из ста двадцати трех тридцать оказались на это способны. Тридцать. Остальные покорно согласились с группой. Потому что у них не укладывалось в голове, что большинство может так ошибаться. И вот теперь думаю… Даже если мы свято уверены, что что-нибудь – это зло, но все вокруг в один голос скажут, что это добро, то продолжим ли мы так же свято верить, во что верили?Слушая Валентину, Лидия бессознательно водила карандашом по мелко исписанному листу своего блокнота. Она знала, что они тратили драгоценное время свидания, но не прерывала Валентину – размышляла.
– Очень мне запомнился этот эксперимент. И я узнала про его продолжение. Один из ассистентов профессора решил пойти дальше. Он стал исследовать не только соглашательство, но и вредительство. Он собрал добровольцев: рабочие, бизнесмены, продавцы, клерки, парикмахеры, врачи, телефонисты. В общем, самая середка любого общества. Он им сказал, что это обычный эксперимент по исследованию памяти. Четыре доллара в час он им платил. И вот, значит… В одной комнате ты, Лидия, в другой – еще один подопытный. Он должен отвечать на твои вопросы. Отвечает правильно – ты его хвалишь. А если отвечает неправильно, то у тебя под рукой аппарат, который бьет его током. На аппарате тридцать делений, и с каждым новым неправильным ответом тебе сказали увеличивать силу тока. Сначала все хорошо, человек отвечает правильно, но вот он начинает ошибаться, ты бьешь его током, как договорено, – едва ощутимо, всего пятнадцать вольт. Но он продолжает ошибаться, тебе приходится увеличивать. И вот уже удары болезненные, интенсивные, он жалуется, ему больно, он просит прекратить эксперимент, он отказывается от денег, он кричит, что у него больное сердце. Но это научный эксперимент, вы оба подписались и уже получили деньги, а потому тебе нужно продолжать бить током за неправильный ответ. А там уже, Лидия, три сотни вольт, это уже опасно для жизни. Он бьется в истерике, ты слышишь крики, ты не понимаешь: как это все так вышло? В какой момент безобидный студенческий эксперимент по исследованию памяти превратился в пытки другого человека? И вот в соседней комнате вдруг наступает тишина. Никаких криков о помощи, ничего. Жив ли тот страдалец с больным сердцем? В сознании ли он? – Валентина умолкла и посмотрела на Лидию, будто та в самом деле знала, как обстояли дела с тем человеком.
– Никто не станет ничего этого делать, – категорично проговорила Лидия.
Валентина улыбнулась:
– Вот и сорок врачей-психиатров так сказали, когда этот экспериментатор их собрал. Результатов они пока не знали, но заранее в один голос сказали: нет, мол, быть того не может, наверняка будет не больше одного процента, которые продолжат бить током человека, раз ему больно. И те должны быть кончеными садистами и маньяками.
– И?