Вилла «Белый конь»

– Я очень надеюсь, что на сей раз все пройдет хорошо, – сказала она. – Никогда не знаешь заранее. Пожалуйста, мистер Истербрук, не настраивайтесь на скептический лад. Это очень все усложняет.

– Мистер Истербрук здесь не для того, чтобы потешаться, – сказала Тирза довольно жестко.

Сибил легла на пурпурную тахту. Тирза склонилась над ней, поправила ее одежду.

– Тебе вполне удобно? – заботливо спросила она.

– Да, спасибо, дорогая.

Тирза выключила несколько ламп. После вкатила какой-то балдахин на колесиках и разместила его так, чтобы он прикрывал тахту, оставив Сибил в глубокой тени посреди рассеянного полусвета-полумрака.

– Слишком яркий свет губителен для глубокого транса, – сказала она. – Теперь, думаю, мы готовы. Белла!

Белла вышла из тени.

Они с Тирзой подошли ко мне. Тирза взяла меня правой рукой за левую, Беллу – левой за правую. Левая рука Беллы нашла мою правую руку. Ладонь Тирзы была сухой и твердой; ладонь Беллы – холодной и вялой: я как будто держал слизня и содрогнулся от отвращения.

Тирза, должно быть, нажала какой-то выключатель, потому что сверху раздалась тихая музыка. Я узнал траурный марш Мендельсона.

«Мизансцена, – пренебрежительно подумал я. – Фальшивая мишура!»

Но, несмотря на мой спокойный критический настрой, я чувствовал, как в глубине моей души зарождается непрошеное мрачное предчувствие.

Музыка смолкла. На смену ей пришло долгое ожидание. Слышно было только дыхание: с легким присвистом – Беллы и глубокое и размеренное – Сибил.

А потом Сибил вдруг заговорила. Но не своим голосом. То был голос мужчины, без ее жеманных интонаций, но с гортанным иностранным акцентом.

– Я здесь, – сказал голос.

Женщины выпустили мои руки. Белла скользнула во тьму. Тирза сказала:

– Добрый вечер. Это ты, Макандаль?

– Я – Макандаль.

Тирза подошла к тахте и отдернула защищающий ее балдахин. На лицо Сибил упал мягкий свет. Похоже, она спала глубоким сном, и ее лицо сейчас казалось совершенно другим. Морщины разгладились. Она выглядела на много лет моложе. Ее почти можно было назвать красивой.

– Готов ли ты, Макандаль, подчиниться моим желаниям и моей воле? – спросила Тирза.

Этот новый глубокий голос ответил:

– Готов.

– Готов ли ты защитить тело Доссы[56], лежащее здесь, в которое ты вселился, от любого физического ранения и вреда? Посвятишь ли ты его жизненные силы моей цели, дабы достигнуть сей цели с его помощью?

– Я сделаю это.

– Находясь в этом теле, сделаешь ли ты так, чтобы смерть смогла передаться через него, повинуясь законам природы, которые могут иметься в теле реципиента?

– Смерть должна породить смерть. Да будет так!

Тирза отступила на шаг. Подошла Белла и протянула ей какой-то предмет – я разглядел, что это распятие. Тирза положила его на грудь Сибил вверх ногами. Потом Белла принесла маленький зеленый пузырек. Тирза капнула из него немного на лоб Сибил и начертала что-то пальцем. Мне снова показалось, что это был перевернутый крест.

– Святая вода из католического храма в Карсингтоне, – коротко бросила мне Тирза.

Ее голос звучал совершенно обыденно, что должно было разогнать морок, но этого не произошло. Наоборот, все происходящее стало казаться еще более зловещим.

Наконец она принесла ту кошмарную погремушку, которую мы уже видели раньше. Тирза трижды тряхнула ею и сомкнула на ней пальцы Сибил.

– Все готово, – сказала она, отступив.

– Все готово, – повторила Белла.

Тирза негромко обратилась ко мне:

– Вряд ли весь этот ритуал произвел на вас большое впечатление, не так ли? Как и на некоторых других наших гостей. Полагаю, для вас во всем этом слишком много «мумбо-юмбо»[57]… Но не будьте слишком самоуверенным. Ритуалы – шаблонные слова и фразы, освященные временем и многократным употреблением, – производят должный эффект на человеческий дух. Что вызывает массовую истерию толпы? Точно неизвестно. Но такой феномен существует. Эти старинные обряды играют свою роль – думаю, они просто необходимы.

Белла вышла из комнаты и вернулась с белым петухом; тот был живой и старался вырваться. Потом она опустилась на колени и принялась мелом чертить на полу знаки вокруг жаровни и медного таза. Когда женщина положила петуха на пол, спиной на белую линию, нарисованную вокруг таза, петух так и остался лежать без движения.

Белла намалевала еще несколько знаков, при этом выговаривая что-то нараспев тихим гортанным голосом. Слов я не разбирал, но, стоя вот так на коленях и покачиваясь, она явно старалась привести себя в состояние некоего отвратительного экстаза.

Наблюдая за мной, Тирза сказала:

– Вам это не слишком-то нравится? Это старый, знаете ли, очень старый обряд. Смертные чары по старинным рецептам, передающимся от матери к дочери.

Я не мог раскусить Тирзу. Она не старалась усугубить то ужасное впечатление, которое могло произвести на меня кошмарное представление Беллы. Она как будто намеренно взяла на себя роль комментатора.

Белла протянула руки к жаровне, и мерцающее пламя взметнулось вверх. Она посыпала что-то на огонь, и густой аромат наполнил воздух.

– Мы готовы, – сказала Тирза.

«Хирург берется за скальпель», – подумал я…