Вилла Гутенбрунн

Речь его прервал оглушительный удар об их борт чужого корабля; нападающих встретил залп мушкетов — тем временем Вечеслов выхватил шпагу и сильно подтолкнул Захара в сторону шлюпки…

— Ступай, Христа ради, мы тебя прикроем! — крикнул он, и Захар, сглатывая предательские слёзы, спрятал на груди письмо и мгновенно спрыгнул в шлюпку.

* * *

Как и предполагал Вечеслов, враги, что в предчувствии быстрой победы рвались в бой, точно борзые собаки на зайца, на одинокую шлюпку и не поглядели… Несколько мушкетных залпов на миг сдержали противников — но вскоре они гурьбой посыпались на палубу «Принца Карла», а вскоре и абордажники второго фрегата атаковали маленькую команду капитана Вечеслова…

Он бился в первых рядах, орудуя шпагой и кинжалом одновременно; он пустил в ход всё своё мастерство, отточенное годами, и не замечал, что ранен уже не единожды и весь забрызган чужой кровью… Рядом держался верный Аким, размахивающий тяжелой абордажной саблей, дальше — Еремеев, что оставил свои пушки, понимая, что толку от них уже немного… Вечеслов знал, что Захар с каждым взмахом весла уходит дальше и дальше от места сражения — и был почти счастлив в этот миг. Хорошо было, ах, хорошо, наконец-то дать себе волю, ощутить лихорадку и опьянение боя, где не надо сдерживаться, взвешивать, размышлять о последствиях…

Но, как бы храбро ни сражалась команда, исход был возможен только один — а противники, разъярённые тем, что вечесловцы столь дорого продают свою жизнь, все более свирепели… Вот-вот шведы окончательно сомнут их, а попадать в плен и отдавать трофейный корабль, завоёванный русской эскадрой, Вечеслов был вовсе не намерен. Он окинул взглядом скользкую от крови палубу — продержатся ли его товарищи еще хотя бы чуть-чуть? Затем окликнул Акима, привлекая его внимание.

— До последнего стой, вот тебе мой приказ! Держаться сколько сможешь!

— Есть, капитан, — понимающе кивнул Аким.

* * *

Только бы добраться до крюйт-камеры… Вечеслов слышал за собой неотступный топот ног: пришлось остановиться, встретить врага клинками; противник, дюжий богатырь, от пожилого капитана такой прыти не ожидал. Замахнулся тяжелой саблей, а Вечеслов же легко поднырнул под клинок — и шпага его с кинжалом тем мигом вонзились в тело противника. Капитан выдернул лезвия; скорее, скорее, не ровен час, настигнут, так, что и он не отобьётся… Вот и люк. Вечеслов промчался вниз по трапу… Ах чёрт, огня же надобно! Сюда, в кормовую часть ниже ватерлинии, покуда долетали лишь отзвуки боя, и было тихо и полутемно. Рядом с трапом тускло отсвечивал четырёхоконный фонарь с толстыми «глухими» стёклами. Одно из стёкол Вечеслов разбил рукояткой кинжала и прислушался: топот, крики и звон оружия исподволь приближались. Стальной Симеон на мгновение прикрыл глаза и зашептал «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», затем торопливо перекрестился.

— Ну, прости, Господи, и прими души недостойных рабов Твоих… — Вечеслов немного помолчал, затем прикоснулся к темной стене крюйт-камеры, прощаясь с непокорным, мятежным кораблём. — И ты меня прости, коли можешь.

Шум битвы слышался уже у трапа — ещё немного, и противники сметут остатки команды Вечеслова и ворвутся сюда…

«Пора!» — мысленно приказал он себе и откинул крышку ближайшего порохового ящика…

* * *

Захар Натальин торопливо грёб к берегу, когда над морем раздался небывалой силы грохот. Захар бросил вёсла: от огненного столба высотой чуть не до неба стало светло, как днём; все три корабля, сцепленные намертво, были разнесены на куски… Пламя ревело, отражаясь в чёрной равнодушной воде…

Ему хотелось отвернуться и закрыть лицо руками, но он не щадил себя и продолжал смотреть. Запомнить геройскую смерть своего капитана, рассказать о нём, помочь его старой матери — это всё, что он мог теперь сделать для Вечеслова. Занималась заря, а Захар не спешил добираться до берега — покинуть поле боя отчего-то оказалось ужасно трудным, точно скорым прощанием он предал бы память своего командира.

«Вот так, ребятушки. Не пожелал «Принц Карл» нам покориться. Порешил он погибнуть смертью храбрых, как герой!» — припомнились ему слова капитана. Захар сжал в ладони орден святого Георгия и снял его с шеи. Негоже героям без наград своих уходить, а он, Захар, и без того никогда Стального Симеона не забудет. Захар с благоговением всмотрелся в небольшой золотой крест с белыми лучами, прижал его к сердцу, поднёс к губам и поцеловал. Затем он выпрямился в шлюпке во весь рост и, широко размахнувшись, забросил орден далеко в море, где навеки остался капитан Вечеслов с верными товарищами и так не покорившимся кораблём.

Островитянка

Один из пассажиров, похоже, умирал… Его брат, юноша лет пятнадцати, бессменно сидел рядом уже двое суток, не отлучаясь ни на миг; он, казалось, не замечал ничего вокруг, его сознание сосредоточилось на осунувшемся лице больного, его хриплом дыхании и ледяных руках.