Вилла Гутенбрунн

Капитан брига «Жар-птица» в который раз подумал, как ему не посчастливилось связаться с этими юнцами. Вот только захочешь доброе дело сделать, да ещё и денежку получить — и на тебе! Капитан Василевский тяжело вздохнул, представив хлопоты, каковые ему теперь предстоят из-за собственной доброты.

— Что же он, как? — вполголоса осведомился капитан у судового лекаря.

Лекарь покачал головой и показал глазами на младшего. Тот глядел прямо перед собой невидящими глазами и сжимал руку умирающего, точно боялся, что тот испустит дух сразу, как их пальцы разомкнутся. Капитан понял, что дело совсем плохо, кивнул лекарю и вышел из тесной каюты.

* * *

Братья взошли на борт «Жар-птицы» в Кронштадте; старшего звали Алексеем, младший же на вопрос об имени испуганно отвёл глаза, точно затруднялся с ответом, щёки его залил румянец. Алексей отрекомендовал его Матвеем, своим младшим единокровным братом, и объяснил, что им во что бы то ни стало нужно попасть в Стокгольм и как можно скорее… Платить был готов золотом и объявил, что им с братом достаточно одной крохотной каютки. Капитан второго ранга Василевский ответил согласием, если пассажиры удовлетворятся пищей, привычной для неприхотливых гардемаринов.

На «Жар-птице» совершалось практическое плавание, часть экипажа состояла из гардемаринов Морского корпуса, преимущественно выпускников, и нескольких кадетов-юнг. Капитан Василевский с помощником собирались провести бриг по русским портам, да ещё зайти в Стокгольм и Копенгаген, так что, казалось бы: нет ничего проще, чем взять на борт двух юношей, по виду образованных, хорошего происхождения, готовых щедро заплатить.

Переход по Балтийскому морю длился долго; первые дни братья держались особняком, ни с кем не говорили и почти не показывались на палубе. Но вскоре Алексею, как видно, наскучило сидеть взаперти — он начал выходить, наблюдать за работой моряков, частенько заговаривал с ними… Притом о себе и брате Алексей рассказал не много: они-де круглые сироты, воспитывались в Петербурге, получили после смерти отца неплохое наследство; теперь же решили посмотреть мир и направляются в Швецию к папашиному старому другу… Всё это не вполне вязалось с тем неуверенным и даже умоляющим тоном, когда Алексей просил взять их на борт. Василевский заподозрил, что братьям отчего-то как можно скорее было надобно покинуть столицу, но допытываться не счёл уместным.

Младший же, Матвей, всё продолжал дичиться, появлялся наверху весьма редко, только вместе с братом, и никогда ни с кем не беседовал. Капитан Василевский относил это за счёт подростковой конфузливости; однако же странно было: как это мальчишка вовсе не интересуется мореходством? Когда же капитан заговорил с Алексеем о его брате и выразил удивление, что тот целыми днями скучает в каюте, Алексей лишь деликатно ответил, что брат ужасно застенчив, это у него с детства, и сидеть в одиночестве ему только лучше. Затем Алексей поспешил перевести разговор на другое.

И надо же такому случиться — в один из дней Алексей долго расхаживал по палубе и вдруг заявил, что ему страшно докучает роль простого пассажира и он хочет помогать команде. К этому времени он уже вполне сдружился со гардемаринами, коих был ненамного старше. Он приглядывался к работе с парусами и, наконец, попросил позволить ему взобраться на грота-рей, что исполнил довольно ловко; однако, будучи неопытным в матросском деле, Алексей не сумел удержаться на вантах. Стоило судну дать небольшой крен, как незадачливый пассажир сорвался и рухнул вниз, в холодную воду… Быстро вытащить его из воды не оказалось возможным, пришлось делать разворот бейдевинд. Алексей плавать умел, но к тому времени, как оказался на палубе, совершенно окоченел, а к вечеру свалился в жару и лихорадке.

* * *

— Н-да. История. Вишь, понесло его на чёртов рей, — пробормотал лейтенант Новосильцев. — Да ведь мы и не знаем, кто они, эти мальчишки, даже фамилии не ведаем. А ну, как…

Василевский жестом прервал его; он услышал пронзительный горестный крик и неразборчивые причитания… Вбежал лекарь.

— Всё, ваше благородие, отошёл… Мальца жаль, совсем не в себе, бедняга. Что делать-то с ним?

Матвей сидел над покойником, закрыв лицо узкими тонкими ладонями. Его короткие чёрные волосы были растрёпаны, и Василевский некстати подумал, что братья ничуть не походили друг на друга; Алексей был крепок, рыжеволос и голубоглаз, а Матвей и тонок, и смугл, и кудри тёмные… Тем временем Матвей, как видно, пытался сдержать рыдания и не мог: из его горла вырывались неестественные, тявкающие звуки, а сквозь пальцы сочились слёзы. Новосильцев участливо наклонился к нему.

— Ну-ну… У тебя, малый, из родни хоть кто остался? Дядька, может, какой?

Тот мотнул головой, не отнимая рук, а когда Новосильцев ободряюще похлопал его по плечу, отпрянул, точно от огня.

— Оставьте его пока, — проговорил Василевский. — Пусть в себя придёт.