Вилла Гутенбрунн

Константин всегда улыбается ей, тихо и вежливо, — а вообще он часто бывает печален. Когда Юрико подает ему еду, заваривает чай, он кланяется и благодарит. Он выучил несколько слов по-японски: они звучат ужасно смешно в его устах. Ей нравится его тихий бархатный голос, такой низкий и тягучий. Впрочем, ей все в нем нравится. Подругам русские кажутся все на одно лицо, но Юрико так не думает. Русские офицеры красивы, но ни один не сравнится с Константином. У него желтые, как солнце, волосы, он огромного роста: Юрико едва достанет головой до его груди. У него круглые светло-голубые глаза, она никогда не видела таких светлых глаз. Юрико никогда не говорит с ним по-настоящему — об этом страшно даже подумать, — но жалеет его. Константин тяготится пленом, она чувствует это каким-то внутренним чутьем. Он настоящий воин — Юрико знает: он был ранен и без сознания, когда капитан его броненосца сдался в плен.

Юрико почти не остается с Константином наедине, при нем всегда его адъютант, другие офицеры. Подавая на стол, она видит, как они смеются, жестикулируют, переглядываются, иногда пытаются заговорить с ней. Юрико догадывается, какого рода их мысли, когда она появляется, но давно уже не вспыхивает и не чувствует себя оскорбленной. Константин никому не дает проявить к ней неуважение. Подруги говорят Юрико, что она красивая, да и парни всегда ее замечают. В душе она надеется, что Константин хотя бы немного с ними согласен, но умом понимает, что он вообще не думает о ней. Смешно даже представлять такое.

Она заставляет себя отвлечься: накануне мать снова молилась о мести, твердила о погибшем муже и сыне, — а после заявила, что боги ей ответили. И она, Юрико, ей поможет. Пусть они уничтожат хотя бы одного врага, надо только выбрать, кого. Юрико снова промолчала, надеясь, что все это так и останется разговорами. В конце концов, мать говорит об этом каждый день. Но именно вчера сердце отчего-то сжалось в нехорошем предчувствии.

* * *

Сегодня все идет как обычно: они с матерью готовят пищу, женщины-помощницы разносят ее. Юрико ставит на поднос большое блюдо с рисом, кувшинчик для соуса. Русские военнопленные не умеют есть палочками, им приходится давать ложки. Но Константин как-то попросил переводчика показать ему, как обращаться с палочками, — и мгновенно научился. Юрико тогда почувствовала радость и гордость — сама не зная, отчего.

Сегодня Константин особенно задумчив и грустен, хотя не забывает благодарить ее за обед. Он почти не ест, зато с жадностью выпивает стакан воды, потом еще и еще. Юрико заваривает чай и замечает, как русские друзья Константина что-то говорят ему с лукавыми улыбками. Особенно настаивает его вестовой, — но Константин качает головой, трет висок и болезненно морщится. Вестовой задает вопрос — Юрико уже хорошо различает их интонации — Константин снова возражает и машет рукой. После этого разговора офицеры удаляются, Юрико слышит их радостные громкие голоса вдалеке. Сослуживцы Константина явно куда-то собрались, куда он не захотел или не смог пойти.

Юрико переводит взгляд на Константина: он выпускает чашку с чаем из рук, и чай разливается по полу. Юрико испуганно подбегает: Константин полулежит на татами, опираясь на руку, и тяжело дышит, на лбу у него капли пота. Он переводит мутный взгляд на Юрико и шепчет что-то по-русски, еле слышно… Но ей и так все понятно: он болен, он просит ее о помощи!

— Я позову врача, господин, — быстро говорит она по-японски. — Не двигайтесь.

Юрико выскакивает их комнаты и… лицом к лицу сталкивается со своей матерью.

— Я искала тебя повсюду, куда ты бежишь? — свистящим шепотом спрашивает мать.

— Господин офицер захворал… Я позову господина доктора, — Юрико хочет пройти мимо, но мать больно хватает ее костлявыми цепкими пальцами за плечо. Вид у нее совершенно безумный.

— Пусти меня, — Юрико пробует высвободится.

— Захворал? — шипит мать. — Это очень хорошо. Он первый умрет — за то, что твой отец и брат погибли. Идем, ты поможешь мне.

Мать вытаскивает из рукава кимоно длинный тонкий кухонный нож. Юрико в ужасе пятится.

— Нет. Этот человек болен, ему нужен врач. Ты сошла с ума, отпусти меня… — они обе боятся наделать шума и шепчутся чуть слышно, но Юрико почему-то кажется, что мать оглушительно кричит.

— Это ты сошла с ума! Думаешь, я не замечаю, как моя дочь смотрит на врага? Ты позабыла всякий стыд! — мать с размаху отвешивает ей пощечину.

На глаза наворачиваются слезы, но Юрико загораживает собой дверь в комнату Константина.

— Я не пущу тебя. Если полковник Коно узнает, что это сделала ты… — Юрико не договаривает, ей уже ясно, что именно мать намерена совершить после убийства.