Сегодня знаменательный день — батюшка приехал из Вены, где получил ангажемент; он намерен наконец воссоединиться с семейством. Он перевозит их в Вену, больше они с отцом не расстанутся — семнадцатилетняя Мария Тальони надеется на это всей душой.
Она страшно взволнована: настало время показать отцу, чему ее научил г-н Кулон за все эти годы. Г-н Тальони посмотрит урок, затем они представят на его суд несколько танцев. Мари приходит в танцевальный зал задолго до начала exercice и начинает усердно разминаться, готовить тело к танцу.
Останется ли батюшка ею доволен? Мари надевает балетные туфли. Она знает, у нее есть способности к балету, высокий легкий прыжок, изящество поз, ее тело всегда было гибким и неутомимым. Однако, к несчастью, она вовсе не хороша собой. Плечи и спина у нее сутулые: как не приказывает ей наставник держаться прямо, у нее не получается; руки — чересчур длинные для ее невысокой фигуры, черты лица мелкие, а щеки бледные и впалые. И она так худа… Ужасно, безобразно худа! Куда уж ей до остальных хорошеньких, прелестно сложенных учениц месье Кулона!
Мари смаргивает предательские слезы и отворачивается от зеркала. Что за нелепые, пустяшные мысли? Не все ли равно, что она некрасива? Она будет танцевать так, что никто и не подумает о ее внешности, она докажет всем, что настоящая балерина — выше этой глупой суеты! Однако как же обидно слышать за спиной насмешки и мерзкое прозвище «petite bossue»! Она изо всех сил выпрямляет спину, поднимает голову, украдкой косясь в большое зеркало. Sissonne, balance, взлететь, приземлиться, остановиться в кокетливом attitude… Вот так! Она должна быть легкой, невесомой, грациозной… Никто не увидит ее усилий и усталости.
* * *
Мари останавливается у двери в зал, тяжело дышит и вытирает пот; после каскада пируэтов, которые она проделала уверенно и блестяще, г-н Тальони вскакивает с места, отводит г-на Кулона в сторону и что-то горячо с ним обсуждает. Мари из скромности отступает назад и выходит, оставив их наедине. Что-то скажет батюшка об ее успехах? Сочтет ли дочь достойной продолжать династию Тальони-артистов?
Ее зовут, Мари поспешно приглаживает волосы и бежит обратно в зал. Она отвешивает реверанс г-ну Кулону, затем отцу, и оба одобрительно улыбаются. Г-н Кулон приподнимает ее лицо за подбородок и внимательно всматривается ей в глаза.
— Я прощаюсь с тобой, дорогое дитя, — говорит он с ноткой грусти. — Отныне твой знаменитый батюшка сам будет твоим наставником — и он убежден, что тебя ждет блестящее будущее.
Сердце Мари проваливается куда-то вниз, затем начинает колотиться бурно и гулко, однако она старается не выдать радости, чтобы не обидеть своего доброго учителя. Она вновь приседает в реверансе и шепчет: «Благодарю вас, месье. Благодарю за все!»
— Что же, лети, моя милая пташка, и не забывай своего старого месье Кулона, — вздыхает наставник.
— О, maestro, я уверен, что Мари и Поль никогда не забудут, кому они обязаны своими первыми шагами в искусстве, — любезно вставляет отец, но Мари видит: разумом и душой он уже далеко отсюда. Темперамент отца, его экспансивная натура не позволяют ему мысленно задерживаться в прошлом: он привык идти вперед и вперед.
— Поспеши, дитя мое, нам пора, — говорит ей отец. — Завтра же мы едем в Вену.
* * *
Мари подходит к огромным, от пола до потолка, окнам. Здесь, в венском театре, балетный зал еще светлее и просторнее, чем у г-на Кулона в Париже. Сбылась ее мечта — батюшка больше не оставляет их с матерью и Полем надолго, они наконец-то живут вместе всей семьей, и он сам, — сам! — стал ее балетным наставником. Однако вместо счастья она испытывает лишь тоску и горечь. Ей приходится заниматься очень много и тяжело, они с отцом работают по пять-шесть часов ежедневно. И, к собственному ужасу, она видит: результаты их упорной работы не удовлетворяют г-на Тальони. Он словно ждет от нее чего-то особенного, а она… Она даже не может понять — что же такого он хочет видеть в ее танце?
— …Saut à gauche, pause, glissé… Sauter! Еще! Выше! Да нет же! — плачущим голосом кричит отец. — Да ведь так танцуют все девицы, что подвизаются на здешних подмостках! Не верти плечами! Не кокетничай! Ты должна быть естественна, как… вода, солнце, воздух! Твой танец — это чистое искусство, а не дурацкое кривлянье!
Она старается — и с отчаянием убеждается, что не понимает батюшку.
— Не топай! Скользи! Бесшумно! Ну… ripeti ancora… — когда отец впадает в творческое исступление, он сам не замечает, что перемешивает все известные ему языки.