Вилла Гутенбрунн

Марии становится совестно, так как ее темперамент очень сильно отличается от отцовского. Батюшка напоминает огненный вихрь, она же всегда спокойна, тиха, слегка медлительна — а отца это раздражает. Она не может так пылать, как он, а от беготни отца по залу и непрестанных окриков она вся сжимается и с трудом заставляет себя выполнять его замечания. Мари вообще терпеть не может, когда кричат и суетятся. Она украдкой вытирает слезы: при всем ее преклонении перед батюшкой ей все чаще на ум приходит мысль, что он слишком уж требователен к ней — да еще и сам не знает, чего желает достигнуть их совместным трудом.

…Репетиции становятся ужасно тяжелыми и изматывающими, отец с каждым разом все более резок и нервен. Вчера Мари слышала, что даже матушка выговаривала ему за это. Матушка справедливо считает, что она, Мари, и так старается изо всех сил.

Г-н Тальони всей душой верит в нее, это правда — а еще он верит в волшебную силу выучки, виртуозной техники и стальных мышц. Все это требует бесконечных экзерциций, строжайшей дисциплины, режима: даже ложиться спать хотя бы одной минутой позже полуночи ей не дозволяется, иначе назавтра утром она будет вялая, сонная, не сможет работать в полную силу.

* * *

И вот Мария Тальони — на сцене театра Opéra de Paris. Она дебютирует, исполняя сочиненные батюшкой pas, имеет успех у зрителей, и, конечно же, ревность и зависть со стороны прочих танцовщиц Опера. Как же, она дочь знаменитого Филиппо Тальони! Для нее специально делают вставные эпизоды в лучшие спектакли — Тальони желает показать ее публике! Мари вздыхает про себя: ее товаркам невдомек, каких усилий ей стоит выдерживать бешеный ритм занятий, заданный отцом, как нелегко соответствовать его требованиям, да еще и убеждаться без конца, что батюшка по-прежнему не удовлетворен, он продолжает искать что-то новое — и не может найти.

* * *

Во время короткого отдыха Мари останавливается у огромного окна и рассеянно оглядывает вечернюю улицу. Весенние вечера в Париже чудо, как хороши! Слышатся звуки музыки, воздух мягкий и теплый, пахнет цветущими каштанами; множество фонарей освещают площадь перед театром, а в сгущающихся сумерках видны легкие ландо, запряженные парой лошадей, элегантные всадники, хорошо одетые господа и дамы. Они прогуливаются неторопливо и спокойно, у них впереди свободный праздный вечер! А она, Мари, будет снова и снова повторять наскучивший до оскомины ежедневный exercice, от которого тело ломит от усталости, выслушивать окрики и замечания от батюшки — а затем под его строгим надзором отправится домой и вовремя ляжет спать — чтобы завтра прямо с утра продолжить то же самое…

— Мари, ripeti ancora la dance, — обращается к ней батюшка. — Ну… Нет! Не так… Легче, воздушнее… Твой прыжок должен быть подобен полету бабочки или феи! Опусти плечи! Еще раз…

Замечания сыплются градом, г-н Тальони все больше расходится. Он уже не в силах стоять на месте, начинает раздражаться, бегать по залу, повышает голос все больше.

— Да что мне делать с твоими ужасными длинными руками, ну скажи! — отчаянно кричит он. — Руки танцовщицы должны быть подобны венку из роз… Округли их, опусти локти… Нет, это просто кошмар!

— А как это ты, при своей худобе, ухитряешься так громко стучать ногами и топать, будто слон? — восклицает он спустя мгновение. — Да поставь я на сцену лавочницу г-жу Лери, у которой твоя мать покупает булки, — та наверняка наделает меньше шума! Ты же балерина, ты не имеешь права топать, ты должна парить!

Мари все больше внутренне цепенеет и сопротивляется; ей вдруг приходит в голову: будь она обычной барышней, не мечтай отец сделать из нее знаменитую танцовщицу, ей не пришлось бы так мучиться! Она бы сейчас могла прогуливаться в каком-нибудь парке и вместо воплей отца слушать пение птиц… Она понимает, что не может вспомнить, когда гуляла по парку или хотя бы улицам последний раз, ей кажется, будто это было много лет назад…

— Да выпрями же наконец свою кошмарную спину! — гремит отец. — Какая из тебя артистка с горбатой спиной да еще с таким вечно унылым лицом? Где сверкающая улыбка настоящей балерины? Кто захочет на тебя такую смотреть?! Ну… Отчего ты остановилась? Мари! Я с тобой разговариваю!

Но она уже не может сдержать себя, ее душит обида — на отца, на свою несовершенную природу, на искусство, которому приходится приносить постоянные жертвы… Проглотив рыдания, Мари выскакивает из балетного зала и бежит к себе в гардеробную. Сзади доносится голос батюшки: «Изволь-ка привести себя в порядок и вернуться в нормальном состоянии духа!» Но нет, она просто не может продолжать занятия сегодня, она больше не вынесет! Почему отец так груб с ней: она давно не слышит от него ни одного ласкового, ободряющего слова, только окрики и придирки! А ведь она уже не девчонка, она выступает на сцене Опера, ей аплодируют и присылают букеты! Отец просто ужасный человек, тиран, который задумал извести ее в угоду своему честолюбию…