Вилла Гутенбрунн

Зачем мне было это надо? Я помнил, что после шикарного торжества они снова вернутся к убогой и тяжкой жизни, полной непосильного труда и лишений. Да и нужно ли этой робкой забитой девушке сидеть во главе большого стола, быть центром пристального внимания к своей жалкой персоне? «Но, — рассуждал я, — едва ли ей еще выпадет в жизни случай одеть новое великолепное платье, прийти под руку с мужем в дорогое заведение, к которому она и близко подойти не осмелится. Так пусть же ей будет что вспомнить, хотя бы этот единственный раз!» Это соображение пересилило все остальные и я уже прикидывал в уме, к кому из приятелей обратиться за содействием в моем утопическом прожекте.

Дуняша молчала, опустив глаза, только лицо ее пылало по-прежнему. Василий смотрел на меня с изумлением.

— Барин! Смеешься что ль?

Какой там смех! Ему было невдомек, что в этот момент я мысленно перебирал все петербургские кухмистерские, и уже подсчитывал, в какую сумму мне обойдется задуманное празднество. Но я пребывал в уверенности, что приятели мои, подобно мне исполненные сочувствия к бедным и обездоленным, не усомнятся поддержать мою идею — не только словами, но и кошельком.

* * *

Свадьбу гуляли в ресторане Зоологического сада, заведении, выбранном мной и моим близким приятелем Говоруновым, как самое недорогое из приличных — жениху же и невесте оно и вовсе представлялось преувеличенно роскошным. Компания была весьма пестрой: приятели Василия, коих оказалось большинство; несколько сослуживцев Васи и Дуняши по «Афинам»; мои друзья и знакомые из газеты, зараженные моей человеколюбивой идеей. К семи часам вечера та часть сада, где держали животных, уже закрылась, но народу меньше не стало: все потянулись туда, где находилось небольшое варьете и ресторан, расположенный в красивом деревянном здании.

Дуняша чувствовала себя в просторном, украшенном цветами зале, весьма неуверенно; когда же солидный метрдотель в смокинге с поклоном приблизился спросить, что нам угодно, я заметил на лице бедняжки подлинный испуг… Но мои друзья были столь милы и приветливы, Вася окружал ее такой заботой, что постепенно она повеселела. Жених наш смотрелся великолепно в хорошо сшитом, взятом напрокат фраке; для Дуняши же я самолично выбирал подвенечное платье — светлое, воздушное, с кружевами и юбкой-колоколом. В этот день я впервые видел ее улыбку, видел, с каким молитвенным выражением смотрела она на мужа, и тайно гордился собой — кто, как не я помог этим двоим соединить свои судьбы! Мой приятель Говорунов (кстати, полностью оправдывающий свою фамилию!), отведав шампанского и прочих вин из обширного ресторанного запаса, предлагал нескончаемые тосты за свободу, счастье, любовь — «единственное, ради чего стоит жить» и прочие чувствительные банальности. Гости, под влиянием напитков, тоже становились веселее и игривее: после нескольких бутылок шампанского большинство пустилось в пляс — танцевали польку, кадриль, падепатинер. Но какое же застолье без песен? И вот товарищи Василия уже затянули сентиментальную «Пару гнедых» и «Щеголяй» — на мой вкус романсы эти мало подходили для свадьбы.

Я наблюдал за Василием и Дуняшей; они не пели и не танцевали, большую часть времени молчали, улыбались, изредка переглядывались. Я хотел было пригласить Дуню танцевать, чтобы расшевелить немного, но осекся: мне вдруг показалось немыслимым подходить к ним с этакой просьбой. Даже если Василий велит ей потанцевать с барином, разве смогу я взять ее за руку, обхватить узенький стан без того, что она снова перепугается и замкнется в себе? Я остановился на полдороги к ним; чтобы не выглядеть глупо, я позвал танцевать польку разбитную черноглазую Акулину, кухарку из «Афин»… Мне вдруг стало скучно и неуютно здесь, в этом пестром обществе.

Но торжеству, как и всему другому на свете, пришел конец, и наступило утро. Когда мы усаживали молодых в коляску, я взглянул, как думал тогда, в последний раз в светлые глаза Дуняши, и, откашлявшись, произнес: «Ну-с, желаю вам…» — она, не дослушав, поспешно схватила мои руки и прижала к губам.

— Спасибо вам, барин, родненький… Есть же на свете добрые люди! Кабы не вы…

— Ну-ну, будет тебе, Дуня, — смешавшись, перебил Василий. — Веди себя прилично, не смущай барина.