Вильсон Мякинная голова

— Видите ли, Мякинная Голова, я раздляю на этотъ счетъ мнніе Тома. У нихъ или не было кинжала, или же, если онъ имлся, то давно полученъ ими обратно.

Встртившись съ Блэкомъ и Вильсономъ, Томъ, собственно говоря, не имлъ никакого опредленнаго намренія. Вступая съ ними въ разговоръ, онъ надялся подразнить ихъ обоихъ и позабавиться этимъ малую толику. Теперь онъ уходилъ отъ нихъ въ прекраснйшемъ расположеніи духа, такъ какъ убдился, что совершенно случайно и безъ малйшаго труда для себя лично, достигнулъ одновременно нсколькихъ весьма пріятныхъ для него цлей: во-первыхъ, онъ задлъ ихъ обоихъ за живое и видлъ, что причинилъ имъ чувствительную боль; во-вторыхъ, ему удалось ввести въ расположеніе Вильсона къ близнецамъ легонькій оттнокъ горечи, отъ котораго не такъ-то легко будетъ отдлаться, и, наконецъ, — въ третьихъ, что всего существенне, — онъ слегка подорвалъ блестящую репутацію, пріобртенную близнецами на Даусоновой пристани. Томъ былъ увренъ, что подобно большинству сыщиковъ, Блэкъ не станетъ держать языкъ за зубами и разболтаетъ ршительно все. Не пройдетъ и недли, какъ весь городъ будетъ исподтишка смяться надъ итальянскими графами, предложившими блистательное вознагражденіе за вещь, которой у нихъ никогда не было, или же которую они никогда не теряли. Понятно, что у Тома имюсь совершенно достаточное основаніе къ самодовольству.

Въ теченіе цлой недли Томъ велъ себя дома безукоризненно. Дядя и тетка никогда еще не видывали его такимъ безупречнымъ молодымъ человкомъ. Дйствительно, его поведеніе представлялось во всхъ отношеніяхъ примрнымъ. Въ субботу вечеромъ онъ сказалъ судь:

— У меня, дядюшка, лежитъ кое-что на душ. Собираясь теперь ухать и зная что мн ужь, быть можетъ, не суждено боле съ вами свидться, я не въ состояніи выносить подобный нравственный гнетъ. Я обманулъ васъ притворившись что боюсь поединка съ этимъ итальянцемъ, котораго считаю просто на-просто искателемъ приключеній. Мн надо было придумать какой-нибудь предлогъ для отказа и такъ какъ вы меня захватили врасплохъ, то я, естественно, сдлалъ впопыхахъ довольно неудачный выборъ. Вся суть въ томъ, что никакой порядочный человкъ не могъ бы драться съ нимъ на дуэли, зная про него то, что извстно мн.

— Вотъ какъ! Что же теб про него извстно?

— Графъ Луиджи сознался въ моемъ присутствіи въ убійств.

— Это просто не вроятно!

— А между тмъ совершенно врно. Вильсонъ съ помощью хиромантіи распозналъ это по очертаніямъ его ладоней. Онъ объявилъ это Луиджи и до такой степени притиснулъ его въ уголъ, что искатель приключеній вынужденъ былъ покаяться и сознаться. Оба близнеца на колняхъ просили насъ хранить эту тайну. Они клялись, что будутъ вести здсь хорошую, честную жизнь, и до такой степени насъ разжалобили, что мы дали честное слово не компрометировать ихъ до тхъ поръ, пока они не нарушатъ своего общанія. Вы сами, дядюшка, поступили бы точно также на нашемъ мст.

— Ты совершенно правъ, голубчикъ, я поступилъ бы точно также. Если у человка есть тайна, то она является его собственностью и должна быть священна для тхъ, кому удалось ее разузнать такимъ сверхъ естественнымъ способомъ. Ты хорошо поступилъ и я тобою горжусь. — Помолчавъ немного онъ грустно присовокупилъ: — Остается только пожалть, что мн пришлось сразиться на пол чести съ убійцей!

— Тутъ ничего уже нельзя было подлать дядюшка! Если бы я зналъ, что вы пошлете вызовъ графу Луиджи, то разумется счелъ бы своимъ долгомъ помшать поединку еслибъ даже при этомъ пришлось нарушить данное честное слово, но Вильсонъ оказался бы всетаки въ необходимости молчать.

— Я понимаю это какъ нельзя лучше. Вильсонъ поступилъ совершенно правильно и никто не можетъ порицать его образъ дйствій. Ты не можешь себ представить, Томъ, какое тяжелое бремя снялъ ты съ меня своимъ признаніемъ. Я былъ пораженъ до глубины души, заявленіемъ, что у меня въ семь нашелся трусъ.

— Можете вообразить себ, дядюшка, какъ тяжело было мн играть передъ вами такую позорную роль.

— Ахъ, бдный мой мальчикъ, теперь я представляю себ все это какъ нельзя боле ясно. Понимаю, какъ тяжело теб было терпть на своей чести незаслуженное клеймо такого позора. Теперь, однако, все объяснилось. Къ счастью никакого существеннаго вреда для насъ обоихъ отъ этого не послдовало. Ты своимъ признаніемъ вернулъ и себ, и мн душевное спокойствіе. Мы оба достаточно настрадались для того, чтобы могли теперь отдохнуть!

Старикъ нсколько времени сидлъ, погрузившись въ глубокія думы, а затмъ въ его глазахъ сверкнуло чувство удовольствія. Взглянувъ на Тома, онъ сказалъ съ улыбкою:

— Этотъ убійца еще поплатится за то оскорбленіе, которое онъ мн нанесъ, заставивъ меня встртиться съ нимъ ва пол чести такъ, какъ еслибъ онъ былъ порядочнымъ человкомъ. Впрочемъ, счета свои съ нимъ я сведу нсколько позже. Я застрлю его лишь по окончаніи выборовъ. Мн совершенно ясно представляется возможность насолить обоимъ близнецамъ на выборахъ и я прежде всего займусь именно этимъ. Ручаюсь, что оба они провалятся! Вполн ли ты убжденъ, что до сихъ поръ въ город никто не подозрваетъ въ граф Луиджи убійцу?