Вина

За годы сорокалетней работы на заводе у Сергея Гавриловича скопилось десятка два фотографий, которые в разное время висели на цеховых и общезаводских Досках почета. Удивительно интересно рассматривать эти фотографии. По ним не только можно заметить, как менялось лицо этого человека, становилось тверже, мужественнее и, конечно, старилось, но и видно, как менялся его характер. На фотографиях пятидесятых годов взгляд у Сергея Гавриловича острый, несговорчивый, будто бросающий вызов, на более поздних снимках уже нет той задиристости, в лице проступают и мудрость и согласие.

Когда-то давно я смотрел короткометражный фильм, который, кажется, так и назывался: «Лицо человека». Думается, ничего более интересного и волнующего мне с тех пор в документальном кино видеть не доводилось. Скрытая камера выхватывала из толпы лица людей в самых неожиданных состояниях: смеющиеся, грустящие, беспечные, плачущие, задумчивые, гневные, умиротворенные… Сотни лиц молодых, стариков, детей глядели на вас с экрана без назойливого дикторского текста и даже без музыки, и эти лица, вернее, то внутреннее, духовное, что отражалось в них, говорили куда больше, чем могли сказать самые высокие слова и музыка.

Рассматривая фотографии Сергея Гавриловича, я вспомнил тот удивительный фильм и подивился, почему эти снимки так сильно взволновали меня сейчас. Ведь я уже смотрел семейный альбом Теминых, видел фотографии главы семьи, сделанные в разные годы. Почему же они не произвели на меня такого впечатления? Секрет здесь прост. На нем держится «чудо» того фильма и этих фотографий. Показано только человеческое лицо и больше ничего, что отвлекало бы ваше внимание. И хотя на всех фотографиях лежит печать официальности — снимки делались для Доски почета, — они вместе с другими «экспонатами» из семейного архива Теминых — удивительные человеческие документы. Я перебираю эти документы и убеждаюсь в том, что иногда они могут рассказать о человеке больше, чем слова. Вот удостоверение ударника коммунистического труда. У него номер семь, и выдано оно Сергею Гавриловичу, когда в стране только зарождалось это движение. Звание подтверждалось из года в год. Теперь имя Темина занесено навечно в Книгу почета ЗИЛа. Среди наград — медаль «За доблестный труд», три нагрудных знака победителя соцсоревнования работников автомобильной промышленности, грамоты за внедрение в производство шести рационализаторских предложений.

Сергей Гаврилович поворачивается ко мне, щурит острые, в лучиках морщин, пытливые глаза и говорит:

— Я и письмо вам написал с мыслью, чтобы вы как-то помогли через печать найти этих дорогих мне женщин. Конечно, матери сейчас уже может и не быть в живых. Ей теперь далеко за восемьдесят… А вот дочка должна быть жива. И как бы хорошо было, если бы она отозвалась. Я бы и ей, и ее детям, а теперь, видно, уже и внукам выказал нижайшую благодарность. Знаете, тогда бы мне и умирать не страшно было. А так за мною долг постоянный…

Я слушаю Сергея Гавриловича и хорошо понимаю его состояние, потому что нечто подобное пережил и сам в Сталинграде, и до сих пор не смог отблагодарить тех людей, которые спасли нас, детей, заживо погребенных под развалинами. Я хорошо помню, как бойцы отдавали нам свои индивидуальные перевязочные пакеты в хрустящей, провощенной бумаге, солдатские пайки хлеба и содержимое своих котелков. «Ешьте, ребятки, ешьте… Мы армия, нас накормят…»

На всю жизнь я запомнил эти слова бойца, заросшего до самых глаз черной щетиной кавказца, который отдал мне и младшему брату все, что у него было в вещмешке. А через день мы нашли этого красноармейца убитым. Его разорвало миной рядом с окопом. В том окопе мы и похоронили его, засыпав сверху землей.

Думаю, тому безымянному кавказцу, несмотря на его щетину, было тогда немногим больше лет, чем Сергею Темину и моему старшему брату. Сейчас я смотрю на Сергея Гавриловича, слушаю его неторопливый, певучий голос и думаю о поколении, которое до своих двадцати лет вступило в войну. Теперь мы, мальчишки войны, родившиеся позже на четыре-пять лет, сравнялись с ними. И у них и у нас уже не только свои дети, но растущие внуки-акселераты. Однако есть в наших старших братьях такое, чего нет в нас. Это постоянство. Они принесли его с войны.