Вина

Ох, и трудно им было входить в мирную жизнь! Мы еще учились, а им нужно было добывать хлеб и для своей семьи и для нас, младших братьев. Только единицы из фронтовиков смогли попасть в институты и техникумы, хотя их и принимали туда почти без экзаменов. А попав, не все доходили до финиша. Они переходили на вечерние и заочные отделения, многие бросали учебу, потому что обзаводились своей семьей, да и нас, меньших, надо было доводить до ума. Одноклассник моего брата Николай — они, единственные из класса, вернулись с войны — семь лет подряд брал свой очередной отпуск и отправлялся в Москву, в институт «сдавать сессию». Он как после войны поступил на завод, так и работает там до сих пор. Такое постоянство было и у моего брата. Он сначала строил Волгоградскую ГЭС и учился в вечернем техникуме, а потом стал служить на ее эксплуатации, где и работает по сей день.

Есть у этого поколения и еще одна обостренная, или, как говорят сейчас, акцентированная, черта характера — верность. Верность не только своему долгу, делу, которому они служат, но и семье, данному слову, та самая обязательность, которая, к сожалению, в последнее время заметно выветривается у нас.

Я сказал о верности семье, и это тоже одно из дорогих качеств человека, которое подвергается сейчас серьезным испытаниям.

Не у всех молодых, вернувшихся с войны, складывались счастливые браки. Не было у них времени на долгий выбор и раздумье. Но те, послевоенные семьи разваливались значительно реже. Не берусь утверждать, большое ли это благо, но и в не очень согласных семьях выросли дети, а у этих детей уже пошли свои дети, жизнь, как ей и положено, нашла продолжение. Эта верность семье все же лучше, чем то, когда человек мечется в молодости, да так и остается пустоцветом.

Сергей Гаврилович уже рассказывает, как начались бои на Курской дуге, на том участке, где стояла их 8-я гвардейская стрелковая дивизия, а я все думаю о его немногих оставшихся в живых сверстниках, об их нелегкой жизни и о многом другом, что мне и самому так дорого и понятно. Ведь слишком близко их жизнь проходила от моей. И многое у нас было общим…

Слушая Сергея Гавриловича, я переношу себя в то далекое жаркое лето сорок третьего.

Мы, мальчишки, работали на восстановлении разрушенных заводов и строительстве жилья, пахали изуродованную окопами и противотанковыми рвами землю. В пригородном колхозе, поля которого начинались прямо за окраиной разоренного рабочего поселка, где я работал трактористом, мы ждали первый после Сталинградской битвы урожай. Наш председатель колхоза раздобыл у соседей-саратовчан немного семян ячменя, проса, кукурузы и гречихи. Весною сорок третьего нам удалось посеять гектаров двести, и теперь была надежда, что осенью у нас будет свой хлеб.

А страна истекала кровью, освобождала свою землю от врагов и готовилась к самому крупному по участию в нем техники сражению, которое потом назовут битвой на Курской дуге. И здесь оказалась часть, в которой служил солдат Сергей Темин.

2

Темина призвали в армию не в первые дни войны. Он, квалифицированный рабочий автозавода, выполнял военные заказы, и только когда фронт придвинулся к Москве, то оказался в армии.

— Учить нас долго военному делу было некогда, — вспоминает Сергей Гаврилович. — Немцы рвались к столице. И вот после месяца пребывания в лагерях под Горьким я, обмундированный, в новеньком белом полушубке, стою в ряду маршевой роты, которую отправляют на фронт. Начался декабрь сорок первого. Под звуки духового оркестра рота за ротой уходит на станцию, откуда эшелоны отправляются на Москву. Сердце у меня стучит. Ведь там мои родные, там сейчас решается судьба страны…

Дошла очередь до нашей роты. Командир читает список и просит названных им бойцов выйти из строя. Среди них оказался и я. Мы обескуражены и растеряны. Смотрим друг на друга, потом на командира части.

— Вы самые молодые в полку, — объяснил он нам. — Вас решено пока оставить для другого дела…

А уже в обед нам было приказано сдать новое обмундирование, надеть старое, в котором мы ходили до принятия присяги. Сердце совсем упало: чем же мы так провинились? Вновь смотрим, как уезжают наши товарищи, и чувствуем себя без вины виноватыми. А потом отправили и нас на ту же станцию, но только повезли совсем в другую от фронта сторону…

Через месяц мы оказались на дальневосточной границе, у озера Ханка, где мне, городскому парню, и суждено было прослужить ровно год в кавалерии. За десять тысяч километров от нас гибли люди, рушились города и села, а мы здесь стережем границу, учимся джигитовать, рубить и с правой и с левой руки лозу, скакать на лошадях…

Сергей Гаврилович прерывает рассказ, долго молчит, будто вглядывается в то время, а потом, вопрошающе подняв на меня глаза, говорит:

— Видите, не у всех моих сверстников война началась с фронта. Были, видно, и такие, как я, которые потом добирали свое…