Вина

Только в январе сорок третьего нашу кавалерийскую дивизию отправили на фронт. Выгрузились мы где-то западнее Москвы. Дивизия была передана в резерв Главного командования, и начались наши бесконечные рейды и переходы. Днем останавливались в деревнях. Надо было накормить и напоить лошадей и только потом думать о себе. А ночью на марше часто засыпали в седлах. Так шла наша жизнь до весны. И тут случилось для нас непредвиденное. Вышел из боев какой-то сильно поредевший кавалерийский корпус, кажется, генерала Белова, и нас объединили с ним. Многие, в том числе и я, боец сабельного эскадрона, оказались без лошадей. Нас разбросали в другие роты. Меня определили в минометчики. Но какой же я минометчик? Однако в армии приказы не обсуждают. Стал минометчиком, а потом оказался в запасном полку…

Полк стоит где-то под Воронежем. Мы ждем снова отправки на фронт. Почти каждый день приезжают «покупатели» — представители из боевых частей, увозят с собой пополнение, и наш полк тает. Сегодня прибыл бравый майор с гвардейским значком. Нас опять выстроили на площади. В ее центре трибуна, обтянутая кумачом, на ней тот майор. Он говорит о героической 8-й гвардейской стрелковой дивизии, о том, как она сражалась с врагом, как попала в окружение и как вышла из него, «протаранив оборону противника».

Но особенно хвалит майор 86-й стрелковый полк этой дивизии, рассказывает о последних боях полка, называет фамилию его командира Чурмаева, и она звучит у него, как раскат грома.

— Гвардии полковник Чур-р-рмаев приказал… Чур-р-рмаев вывел орлов-гвардейцев…

Мне захотелось в эту часть, где воюют орлы-гвардейцы. Но майор берет не всех. Он идет вдоль шеренг, останавливается перед бойцами, задает вопросы некоторым и шагает дальше. Неотрывно слежу за майором, хочу встретиться с ним глазами, а он идет мимо бойцов и всего лишь нескольким солдатам приказал выйти из строя.

Я не свожу глаз с бравого майора и вижу: он, наконец, заметил меня. Подходит, улыбается:

— Ручным пулеметом владеешь?

— Владею! — И добавил: — Хорошо стреляю.

Майор опять улыбнулся и не спросил больше ничего. Видно, все на моем лице было написано.

— Выходи!

И я пошел в центр площади, где уже стояло несколько счастливцев.

А потом были бесконечные переходы и марши к линии фронта и вдоль ее и бои на Курской дуге…

Я пулеметчик. Второй номер в моем расчете — Рахманкул, старше меня лет на десять, по национальности узбек. Война со многими сдружила, но еще с большими развела. Помню, тот мой второй номер крепким мужиком был, как и я, из рабочих, но погиб в этих страшных боях на Курской дуге…

«В походе и игла весит» — говорит пословица, а мы с Рахманкулом, кроме вещмешка, скатки и другого солдатского имущества, тащили еще и пулемет — а весит он восемь килограммов четыреста граммов — и диски с патронами. На отдыхе по команде «Привал!» мы сразу падали на траву и тут же засыпали.

На одном из таких привалов меня избрали комсоргом роты. Это уже перед теми страшными боями было.

— Гвардии рядовой Темин хорошо себя показал на переходах, — сказал командир роты. — Товарищи его уважают. К тому же он москвич, а это как старшее звание в армии…

Проголосовали, и тут же последовала команда комроты подняться и идти дальше, чтобы вечером занять отведенные нам позиции.

— Завтра напишешь короткий протокол собрания, — сказал мне замполит, когда мы уже вышли на позиции. И, прислушиваясь к канонаде на передовой, добавил: — Если будет время.

Времени не было. Я вместе со всеми рыл окопы, оборудовал огневую точку для нашего «ручника» и думал о том, как я должен вести себя теперь, когда стал комсомольским вожаком. Но сколько я ни думал, приходил к одной мысли: наверное, так же, как и раньше, но побольше проявлять заботы о своих товарищах. Им ведь очень тяжело. Были в нашей роте солдаты и моложе меня. Призывали уже двадцать четвертый год.

Ребята спали, а я с командиром все обсуждал мое новое положение в роте. А потом и меня сморило. Кажется, только приложил голову к вещмешку, как тут же пробуждение. Проснулся от страшного грохота. Вскочил, схватил пулемет в руки. Первое впечатление, что на нас сыплются бомбы или снаряды большого калибра. Гляжу во все глаза, но взрывов нет, грохот за нами и впереди. Чуть брезжит рассвет. Поднялась уже вся рота. Разобрались. Из балки и из кустарника на склоне бьет через наши головы артиллерия. Мощь огня такая, что сомнений нет: будем наступать. При залпах орудия так и выпрыгивают из кустарника.

Перекрывая гул все нарастающей канонады, бойцы передали по цепи друг другу команду:

— Завтракать и готовить оружие!

Вижу, старые солдаты не едят, только водицы из фляжек пригубили и занимаются оружием. Мой второй номер объясняет мне:

— Боятся ранения в живот. Брюхо должно пустое быть в бою.

Я улыбнулся и достал из вещмешка сухой паек.

— Ай, ладно, — присел со мною рядом Рахманкул. — Без еды какая жизнь! — И потянулся к своему провианту.