Вина

Когда мы добежали до окопов, здесь уже вовсю шла рукопашная. Гляжу, паренек отбивается от здоровенного немца. Тот выбил у него из рук винтовку и сейчас должен заколоть своим плоским штыком. Я вижу и не могу помочь. До них еще метров десять. Выстрелить из «ручника» тоже не могу — убью своего. И тогда у меня вырывается дикий крик. Кажется, я крикнул: «Гад!» Немец вздрогнул, повернулся, и тут мы его вдвоем прикончили…

Напряжение с лица Сергея Гавриловича спадает. Он будто сейчас пережил тот испуг за жизнь товарища и теперь расслабился и смотрит на меня немножко усталым добрым взглядом, словно говоря: «Мы хоть и живем долго, а не все знаем. Не все…»

На этот раз он молчит дольше обычного, будто заново переживает эпизод, о котором только что рассказывал.

— Так что день тот для меня был не только днем первых настоящих боев, но и открытием самого себя. Правильно говорят, что человека можно узнать или в беде, или в работе. А война — это и то и другое.

Вскоре стемнело. Все валились с ног, выбило из нашей роты почти половину бойцов. Командование приказало заночевать в освобожденном селе. Мы разбрелись по избам и тут же повалились, кажется, и есть ничего не стали, хотя еда, и наша и трофейная, у нас была.

Сплю я и слышу сквозь сон со стороны неприятеля страшный скрежет и лязг гусениц. Слышу, а разлепить глаза не могу. Понимаю, что вот сейчас эти танки пойдут на село и подавят нас, спящих, но сплю, силы свои вымотал все.

Так с этим страхом я и проснулся.

3

А на рассвете вновь начали наступать. Мы атаковали их позиции, и опять наш пулеметный расчет прикрывал и поддерживал наступление роты. Рвались вперед отчаянно, и прорыв наш в оборону противника все набирал силу.

Сбили мы их с позиций, а наш взвод проскочил даже за немецкие окопы. С нами оказался младший лейтенант Беспалов.

— Давай! — командует мне. — Отрезай отход немцам.

В группе нашей с пулеметным расчетом оказалось всего шесть человек. Выскочили на взгорок. Мы сверху бежим, а внизу белеют крестьянские хатки. И на дороге из деревни взвивается шлейф пыли.

— Смотри, Темин! — крикнул взводный. — Наверное, штабная.

И я увидел легковую машину, похожую на нашу «эмку». Тут же установил на бугорок пулемет и дал по ней очередь.

— Чуть не достал! — кричит взводный. — Давай еще!

Беспалов стоит рядом и корректирует мой огонь. Я врезал еще. Машина уже выехала из деревни и запетляла по дороге, сбивая мою прицельную стрельбу. И вдруг я вижу, как к моим ногам падает младший лейтенант. Прекращаю стрельбу и бросаюсь к нему. Взводный навзничь лежит на спине, а из груди его рвется какой-то клекот и хрип.

Подбежали другие бойцы, расстегнули у Беспалова ворот, сняли ремень. На белой его груди ни царапины, а человек кончается. Осторожно повернули на бок и на спине увидели маленькое красное пятнышко — тут вошла пуля. А младший лейтенант Беспалов уже затих.

— Стрелял сзади, — проговорил Рахманкул и повернулся к кукурузному полю. — Там кто-то сидит…

Он бросился в поле, а за ним еще двое бойцов. Через несколько минут над кукурузными метелками показались мышиного цвета френчи. Из кукурузы вышли пять немцев с поднятыми руками, а за ними шагали наши бойцы. Я схватил с земли свой пулемет и кинулся к здоровенному немцу.

— Ты, гад, стрелял в командира? — направил ему в грудь ствол. — Ты? — И, показав ему на мертвого взводного, замахнулся прикладом.

Немец съежился, закрыл лицо руками и залопотал просящим голосом:

— Найн, найн… комрад…

— Сволочь ты поганая! — чуть не плача, отошел я от немца. — Мы пленных не трогаем…

Мне так было жалко нашего взводного, что я больше не мог смотреть на пленных и от греха подальше отошел от них. А Беспалов, молоденький, с чистым, юным пушком над верхней губой, лежал на земле и широко открытыми глазами удивленно смотрел в небо. Только две недели назад он прибыл в нашу часть из училища. Мы почти ничего не знали о нем. Даже откуда он родом, не знали…

Подошел наш лейтенант Михайлов и сразу приказал вести пленных в тыл, а нам продолжать наступление.

Вместе со всеми бежал я по склону к деревне с белыми хатками и страшно, в крик, ругал тех, кто выстрелил в спину нашему взводному. Уже видны были подслеповатые окна в домах, видел я и опустевшие дворы, но откуда-то из редких садов и кустарника, который обрамлял эти затихшие дворы, били пулеметы и сухо щелкали винтовочные выстрелы. И вдруг меня сильно качнул легкий взрыв слева, а потом я почувствовал, как по щеке побежала теплая струйка. Мелькнула мысль: это пот. И я, удерживая пулемет в одной руке, дотронулся до виска и провел ладонью по щеке. Глянул — ладонь ярко-красная, аж блестит на солнце. Смотрю на ладонь и не могу поверить, что это ранение. Вытер ладонь о штанину и опять к виску.