Чтобы не полагаться на чье-то субъективное мнение, я хотела найти собственный критерий для определения того, почему эти вина хуже – если они действительно хуже. Мне казалось, что статус винного эксперта предполагает умение определять по букету вина не только то, где, когда и из чего оно сделано, но и то, насколько оно хорошо или плохо, – причем не только определять, но и объяснять словами. Любой разумный человек, пришедший в ресторан, захочет узнать, зачем ему тратить 150 долларов на вино, если за 15 долларов можно получить такое же количество ферментированного виноградного сока, а также оценить качество заказанного напитка. И каждый уважающий себя сомелье должен уметь ему это объяснить.
Но все мои знакомые сомелье отказывались раскрывать свои секреты определения качественного вина.
По их словам, отличное вино нельзя не заметить: оно «как брызги холодной воды на лице» или «ощущение, что ты стоишь на вершине горы». Оно «более интенсивное», «более экспрессивное», в нем «больше
Даже Морган, обычно терпеливо сносивший мое дилетантское любопытство, разнервничался, когда на одной дегустации у дистрибьютора я затронула вопрос о качестве. Глоток бургундского Руссо Шамбертен Клоде-Без Гран-Крю из бутылки за 1200 долларов вызвал у него приступ нехарактерной немоты. Я спросила, чем это вино отличается от продегустированного ранее, стоившего в двадцать раз меньше.
– Могу я ответить, что на этот вопрос нет ответа? – взвился Морган. – Ради бога, ради Америки, ЗАТКНИСЬ. Я не буду отвечать на этот вопрос, потому что хоть что-то в мире, черт побери, должно оставаться загадкой… Отличное вино чувствуешь сердцем. Душой. Никакие качественные показатели тут не применимы. И слава богу, что в мире, где все давно измерено и подсчитано, продолжает оставаться хоть что-то, что ценится за сам процесс, за загадку, за эстетику.
* * *
Вряд ли любознательный гость удовлетворился бы рекомендацией «заткнуться, потому что хоть что-то в мире, черт побери, должно оставаться загадкой». Вот и я не удовлетворилась. Поэтому отправилась искать ответы.
Одним из самых древних критериев качества вина была информация о том, как, где и когда оно было сделано. Древние египтяне обращали внимание на год сбора урожая – судя по имеющимся данным, 1272 год до н. э. был nfr-nfr, очень хорошим, – а древние римляне, знавшие, какие сорта винограда раскрывают все свои достоинства в тех или иных почвах или климатах, придавали большое значение происхождению напитка. По информации о способе изготовления они получали примерное представление о его вкусе. Мы по-прежнему пользуемся данной системой оценки. В учебном пособии от Гильдии сомелье сказано, что лучшие виноградники Шабли растут на кимериджском известняке – смеси глины, известняка и окаменелостей моллюсков. Морган запоминает таблицы винных миллезимов, поэтому знает, в каком году немецкие виноградники перегрелись на солнце (2003) или потонули в дождях (2014), поскольку оба события могут повлиять на вкус вина. А производители во всем мире руководствуются официальными стандартами качества вроде итальянского DOCG, тем самым показывая, что при изготовлении вина они придерживались правил, нацеленных на улучшение его характеристик, например отбраковывали некачественные ягоды, чтобы использовать сырье с максимальной концентрацией типичного вкуса и аромата, или подвергали длительной выдержке вино, которое в молодости слишком резкое. В Испании вина со штампом гран-резерва (Gran Reserva) выдерживают в деревянных бочках на год (или более) дольше, чем вина категории крианца (Crianza), чтобы смягчить танины и усложнить аромат. Почти в каждом регионе существует своя известная иерархия. Во Франции вина категории АОС (Appellation d’Origine Controlee) превосходят по качеству простые Vin de France. В Германии вина Qualitatswein считаются лучше, чем Deutscher Wein. И сомелье, и любители вина руководствуются этими терминами, служащими показателями качества и стиля напитка.
Звучит так просто, верно? Получается, по этикетке на бутылке можно сказать, отличное вино, изысканное или так себе. Элементарно. Дело закрыто. Какие еще могут быть вопросы?