Вирусы. Драйверы эволюции. Друзья или враги?

Наличием нашего видового барьера мы обязаны по большей части специфическим ограничительным механизмам, ключевым элементам нашего видоспецифичного иммунного ответа. Примеры, которые мы обсудили, представляют видовые барьеры на пути межвидовой передачи лентивирусов приматов. Несмотря на филогенетическое родство как вирусов, так и хозяев, ограничительные клеточные механизмы проявляют удивительную способность к дивергенции за очень короткое по эволюционным меркам время, что говорит о значительном давлении положительного естественного отбора в конфликте с генами патогенных вирусов. Ограничительные противовирусные механизмы – это наша лучшая защита против появления новых пандемических патогенных вирусов, но некоторые из них с успехом обходят это препятствие, обходят с опустошительными для нас последствиями, и, как мы увидим, легион вирусов подстерегает нас за стенами нашей крепости, мирно размножаясь в резервуарах своих естественных хозяев. Они терпеливо испытывают генетические варианты, которые в благоприятных условиях смогут создать для них средство и возможность обойти наши ограничительные клеточные механизмы и стать человеческими вирусами.

Глава 11 Грядущая пандемия гриппа: враг у ворот

Наше исследование эволюции вирусов, по необходимости, было сосредоточено на понимании и объяснении прошлых событий. Даже оглядываясь назад, вирусолог вынужден делать определенные допущения: за исключением поддающихся датировке и морфологической интерпретации ископаемых остатков растений и животных (чего мы не имеем в отношении вирусов), существует мало пунктов эволюционной истории, на которых можно было бы строить наши гипотезы. Тем не менее нами движет желание экстраполировать приобретенные знания об эволюции вирусов, чтобы делать предсказания о будущем. Не тщетны ли наши усилия? По самому своему определению угрозы означают потенциальные будущие исходы, и мы, естественно, крайне нуждаемся в умении оценивать и понимать риски, которые могут представлять вирусы для человечества в грядущие годы. Мы полагаемся на тех, кого мы выбрали управлять нами, на ведомства государственного здравоохранения, надеясь, что они смогут определить шаги, призванные смягчить последствия новых, возникающих на наших глазах патогенов. Работа этих органов заключается в наблюдении (а значит, и в раннем выявлении) заболеваний, в перспективной разработке вакцин и лекарственных препаратов и даже в целенаправленном изменении человеческого поведения за счет распространения информации, установления полезных правил или принятия нужных законов.

На пресс-конференции в Пентагоне, проведенной в 2009 году, министр обороны Дональд Рамсфельд изложил парадигму мышления, которую, по его мнению, можно было приложить к рассуждениям о военной стратегии США на Ближнем Востоке: «Есть старые избитые истины. Это вещи, о которых мы знаем, что мы их знаем. Есть, однако, известное о неизвестном. Это вещи, о которых мы знаем, что мы их не знаем. Есть, однако, и неизвестное о неизвестном. Это вещи, о которых мы не знаем, что мы их не знаем». Я возьму на себя смелость утверждать, что известное о неизвестном в отношении вирусов и их взаимодействий с хозяевами намного перевешивает известное об известном. Более того, знакомясь все ближе с непредсказуемой эволюционной гениальностью вирусов, мы сталкиваемся с куда более удручающей концепцией – концепцией неизвестного о неизвестном. Эти факторы невозможно определить количественно, и по самой своей природе они являются неосязаемыми и непредсказуемыми, и в настоящее время мы не способны адекватно их оценивать. Недавно возникшие вирусы, эволюционирующие с непостижимой скоростью, относятся именно к этой последней категории (Jones et al., 2008; Woolhouse et al., 2008; Kuiken et al., 2003; Woolhouse, Scott, Hudson, 2012). Мы знаем лишь об их существовании, но они не влияют на нашу способность взвешивать риски.