Вис и Рамин

Надо думать, что подвергшиеся осмеянию дворцовые круги разглядели жало, содержащееся в поэме. Они поняли, или, вернее, почувствовали, что сквозь все занимательные перипетии любовной интриги проступает сатира на пороки дворца, а в заключении поэмы — социальная утопия городских низов. Поэтому власть имущие и постарались избавиться от поэмы.

Несмотря на то что поэма «Вис и Рамин» оказала воздействие на таких гигантов, как Низами и Саади, рукописи ее не распространялись, и она была подвергнута забвению и остракизму. Сатирик XIV века Убайд Зокони писал: «От дамы, которая прочтет предание о Вис и Рамине, целомудрия не ждите!» В XVI веке уже отмечалось, что найти поэму очень трудно. До нашего времени счастливо сохранилось едва ли более четырех списков поэмы.

Больше повезло иранской поэме в среде грузинской аристократии: поэма была воспринята как светская, куртуазная и пользовалась успехом. Под названием «Висрамиани» ее впервые перевели Саргис Тмогвелли в XII веке прозой и царь Арчилл в XVII— XVIII веках — стихами.

Западноевропейские исследователи не жаловали поэму. Крупный востоковед XIX века Т. Нельдеке писал о ней в своем исследовании об иранском эпосе: «В самой неприятной форме изображены длящиеся целыми неделями пикантные приключения мужа и жены в поэме «Вис и Рамин», чья эстетическая ценность не выше ее моральной ценности».

Ревностный католик А. Баумгартнер в своей «Истории мировой литературы» не находит достаточно крепких слов, чтобы очернить поэму как безнравственную. Положительными персонажами он готов признать лишь Мубада и Зарда (!).

Итальянский ученый Ппцци в своей «Истории персидской литературы», возражая Графу, единственному западноевропейскому ученому, высоко оценившему поэму, пишет: «В общем же, произведение таково, каким мы его только что описали, и если кто-либо и спросит, почему мы так пространно рассуждаем о произведении, которое этого не заслуживает, то мы ответим, что мы и не стали бы этим заниматься, если бы не обнаружили, что оно восхваляется и превозносится нашим почтенным ученым (Графом.— И. Б.), который, очевидно, не дал себе труда прочитать его и оценить по достоинству. Мы, поскольку дело касается нас, хотели лишь поставить на надлежащее место эту поэму».

К чести иранских исследователей, нужно отметить, что они отнеслись к поэме более благосклонно. Интересную статью написал о ней талантливый иранский писатель Садек Хедаят (1903—1951). Много справедливого сказано о ней и Моином, и Минови, и Махд- жубом. (Двое последних издали хорошо отредактированный текст поэмы.)

Советские востоковеды сумели выявить сатирическую направленность поэмы. Академик И. А. Орбели был первым, кто указал, что в поэме «базар смеется над дворцом». «Гургани, — писал И. А. Орбели, — смотрел на жизнь и на возвышающиеся над городом башни с городской площади, люди которой, приветствуя проезжающих на парадных конях витязей, не имели оснований идеализировать их в своем представлении и не имели оснований рассчитывать на возможность устранения их недостатков и пороков путем создания идеализированных образов».

Этой позиции придерживался Е. Э. Бертельс, ее разделяет и Б. Г. Гафуров. Она была в свое время подробно обоснована мною в специальной статье о «Вис и Рамине».

В дополнение к общей характеристике поэмы следует отметить еще некоторые ее идейно-художественные особенности.

Все время подчеркивая свою благочестивость восхвалением аллаха, признанием божественного предопределения, Фахриддин Гургани умудряется неожиданным противопоставлением благости аллаха и слепой силы рока штурмовать само небо, под видом осуждения судьбы.

То в излюбленной им иронической манере он двусмысленно пишет:

Судьба-старуха нам милей красотки,
Ведь было сто мужей у сумасбродки.

А то, не выдержав, он гневно обрушивается на круговорот судьбы, на изменчивый мир:

Зачем со мной воюешь, вечно споришь
И счастье светлое мое позоришь?

Что сделал я тебе? Иль ты ослеп

От злости, оттого, что ем твой хлеб?..

В чем виноваты мы, в чем виноваты,

Что жизнь у нас берешь ты вместо платы?

Ты мельница ль? Зачем же нашу плоть

И все живое хочешь размолоть?

Что ж делать, видно, так ты сотворен,

Увы, таков круговорот времен...

Тот, для кого ясна твоя природа,

Отверг тебя, лжеца и сумасброда.

Сколько мужества человека, переросшего свой век, сколько истинно прометеевской муки заключено в этих сильных словах, сказанных в условиях господства религиозного мракобесия. Как это перекликается с гордыми словами Хафиза (в XIV веке):