Вишневые воры

– Почему она виновата? – спросила Зили. Ее руки были измазаны кетчупом.

– Розалинда, – вмешался отец, явно только потому, что не мог спокойно смотреть на расстроенное лицо младшей дочери.

– Она все отравляет, вот почему, – сказала Розалинда. Так просто ее было не остановить. – Всю нашу жизнь она отравляла нас своим ядом, и однажды этот яд убил Эстер.

– Ты же знаешь, что Эстер умерла от гриппа, – сказал отец.

– Ну конечно, от гриппа, – зловеще рассмеялась Розалинда. – Она сошла с ума. Мы все это видели – и мы знаем, кто в этом виноват.

– Ваша мать не имеет к этому никакого отношения, – ответил он без особой уверенности. – Так вот, я хотел сказать вам, – в смятении произнес он, отчаянно пытаясь втянуть повисший над пропастью разговор на твердую землю, – что в понедельник ваша мать возвращается домой. Я уже договорился.

Розалинда снова надела очки, но свой гнев ей скрыть не удалось.

– Мне казалось, ты говорил, что ей нельзя домой, пока она не поправится?

– Врачи говорят, что ей лучше. Мы решили, что она может вернуться на пробный период.

– Что значит «на пробный период»? – спросила Розалинда.

– Это значит, – сказала Калла, – что мадам Проктор должна доказать, что она не ведьма.

– Калла, – строго сказал отец, поглаживая свою рыжеватую бороду. – Пробный период нужен для того, чтобы посмотреть, как она будет справляться с жизнью в домашних условиях.

– А если она не будет справляться? – спросила Розалинда. – Потому что она явно не будет.

– Тогда ей снова назначат успокоительные, – ответил отец, – а если это не поможет…

– Виселица! – сказала Дафни.

Отец тяжело вздохнул. Атака дочерей была изнурительной для него, словно он подвергся нападению пчел.

– Тогда она вернется в клинику. Но я надеюсь, что вы все будете помогать ей приспособиться к жизни дома.

– Я не буду, – сказала Розалинда, поднимаясь. Ножки стула царапнули бетонный настил, а оранжевый шарик, привязанный к его спинке, стукнулся о ее макушку. – Мне уже восемнадцать, и как только я найду, куда уехать, ноги моей в этом доме больше не будет.

– Расслабься, детка, – сказала Дафни. – Никуда ты не уедешь.

– А вот и посмотрим, – сказала Розалинда. Она вышла из-за стола и направилась в сторону луга; она шла по траве, пока ее фигура не растворилась в широких лучах солнца, пробивавшихся через деревья.

4

Вернувшись домой через несколько дней, Белинда стала вести привычный образ жизни – днем она оставалась в своей гостиной, иногда приходила в столовую на обеды и ужины, во время которых молчала, а ночью кричала. Если бы речь шла о любой другой женщине, это означало бы, что она пребывает в глубоком отчаянии, что она не справляется и нарушает условия пробного периода. Но, к нашему удивлению, оказалось, что Белинда в трауре ничем не отличается от прежней Белинды.

Вместо того чтобы испытать облегчение от того, что Белинда ведет себя спокойно, по крайней мере по ее стандартам, мои сестры были расстроены, а вскоре такое поведение даже стало казаться им оскорбительным.

– Не понимаю, – сказала Розалинда однажды вечером, когда мы собрались в нашей гостиной. – Она ни одной слезинки не проронила об Эстер. За ужином сидит с непроницаемым лицом. Проходишь мимо ее комнаты – тишина. У нее хватает воздуха в легких, чтобы кричать из-за этих несчастных чэпеловских жертв, навещающих ее каждую ночь, но для дочери у нее даже слез не находится.

– Может, она плачет, когда никто не видит? – сказала Калла.

– Неслышно, наедине с собой? – скептически спросила Розалинда.

– Мама любит устраивать сцены, – сказала Дафни. – Если бы она рыдала из-за Эстер, мы бы это знали.

Белинда никогда не смогла бы расположить к себе моих сестер. Как бы она ни вела себя, они нашли бы к чему придраться. Но мне пришлось признать, что я так расслабилась оттого, что Белинда ведет себя тихо, что совершенно не заметила, что она никак не реагирует на случившееся с Эстер. Казалось бы, возвращение в «свадебный торт», туда, где родилась Эстер и где она совсем недавно умерла, должно было пробудить в ней хоть какие-то эмоции. При этом я все равно была уверена, что ее спокойствие, какой бы причиной оно ни было вызвано, было благом для нас. Я не знала тогда, что его причина раскроется уже очень скоро.

В середине сентября, почти через две недели после возвращения Белинды, Калла, Дафни, Зили и я, как обычно, пришли домой из школы, и сестры побежали наверх, чтобы сбросить с себя школьную форму – юбки в сине-зеленую клетку и белые блузки. Я же в дом не пошла, решив навестить семейный участок. Я стояла у ограды, боясь подходить ближе. На могиле Эстер камня еще не было: лишь холм земли, на котором лежал букет осенних цветов – пурпурные крокусы и золотые георгины.

Пробыв там несколько минут, я вернулась в дом. На кухне Зили ела тост с арахисовым маслом, запивая его молоком. Когда я вошла, она посмотрела на меня – от нее не укрылось, где я была.