Вишневые воры

После свиданий Розалинда приходила к нам в гостиную, принося с собой шлейф холодного зимнего воздуха, с хлопьями снега в волосах и на воротнике; от нее пахло сосной и дымом (от камина и сигарет), а ее дыхание слегка отдавало вином. Она рассказывала о том, где они ели – итальянскую еду в Уотертауне или китайские пельмени в Нью-Хейвене – и чем занимались потом: ходили в джаз-клуб или пили горячий шоколад в уютном кафе. На фоне этих рассказов наша жизнь казалась еще более унылой: долгие дни в школе, простые ужины – говяжье рагу, мясной рулет, пастуший пирог – и темные зимние вечера, которые мы всегда проводили дома, плотно укутавшись в сумерки, как в шарф; в отличие от вечеров Розалинды наши вечера не мерцали снежинками и уютными огнями; в них не было аромата горящих дров и теплых напитков, они несли застоявшийся запах плесени, который не выветривался из ковров и старых паркетных досок и от которого было трудно дышать.

Мы пережили первое Рождество без Эстер и, когда пришел Новый год, с облегчением закрыли двери за 1950-м. Приход 1951 года мы отпраздновали в нашей гостиной; Родерик принес бутылку шампанского «Моэт и Шандон», и нам с Зили тоже разрешили выпить пару глоточков.

После Нового года Родерик и Розалинда встречались почти каждый день. Родерик предложил ей «билет на волю» – и к концу января они уже были помолвлены. Свадьба тоже была своего рода «билетом», уже более постоянным, и, хотя конечным пунктом был техасский Мидленд, Розалинда не собиралась выпускать удачу из рук. Она была готова немедленно запрыгнуть в повозку Родерика, пусть эта метафора и слишком прямолинейна для описания человека, который сам выглядел так, будто сошел с каравана повозок, – это впечатление о нем осталось у меня неизменным.

Свадьбу назначили на 31 марта – семья Родерика как раз собиралась в это время, на Пасху, быть в Коннектикуте. Выходить замуж в марте, наверное, не очень романтично, но июнь даже не рассматривался – этот месяц навсегда остался за Эстер, а большую часть апреля и мая Родерик планировал готовиться к выпускным экзаменам, в итоге компромиссом стал последний день марта. До получения Родериком диплома магистра молодожены собирались жить в загородном доме семьи Уайтли в Дариене, а после выпуска из университета им предстояло запоздалое свадебное путешествие: поездка из Коннектикута в Техас на кадиллаке Родерика, придорожные мотели с мерцающей бирюзой бассейнов и гамбургеры в ресторанах для автомобилистов. Потом они должны были добраться до пустынных равнин Мидленда, поселиться на Паломино-роуд, завести лошадей и родить дочь (лишь одну!), о которой мечтала Розалин-да. Они назовут ее Эстер Роуз, говорила она.

Все произошло так стремительно – ухаживание, помолвка, подготовка свадьбы, будущее, простирающееся перед ними, как банкетный стол, который, как все предполагали, был таким длинным, что его конца не было видно. Казалось, что все движется слишком быстро – со смерти Эстер не прошло еще и года, но никто из нас не осмеливался об этом говорить. Розалинда, как та лошадь Родерика, уже скакала вперед во весь опор, и мы прекрасно знали, что случилось бы, вздумай кто-нибудь встать у нее на пути.

– С молодой женою-янки, – пропел Родерик в день их помолвки на мотив мелодии в стиле кантри; ему было 28, Розалинде – 19. Был промозглый январский вечер, мы сидели в главной гостиной, в окна стучала метель, и огонь в камине едва справлялся со своей задачей. Ненадолго к нам вышла Белинда, но почти сразу попрощалась и ушла, сославшись на головную боль.

– Ох, Родди, – сказала Розалинда, элегантно присев к нему на колени. Она поцеловала его в щеку и сняла шляпу с его головы. – Ты сделал меня счастливой как раз тогда, когда я думала, что счастливой больше никогда не стану. – Она надела шляпу на себя и опустила ее так низко, что половина ее лица исчезла.

4

Два месяца перед свадьбой прошли относительно спокойно, что само по себе было событием. Произошедшее с Эстер не укладывалось в голове, как не укладывалось в голове то, что подобное может произойти снова. Даже Белинда восприняла известие о помолвке своей второй дочери без истерики, хоть это ни о чем и не говорило, поскольку ее способности к истерике были приглушены вероналом. Медсестра Марш по-прежнему жила с нами: она присматривала за Белиндой в дневное время и погружала ее в наркотический сон на ночь.