Вишневые воры

Я сидела в каменной прохладе и думала о том, что же мне делать. После случившегося с Эстер я старалась просто жить дальше; я так и не смогла понять, что же именно произошло, но, поскольку Белинда вечно находилась в полудреме и не трогала меня, мне почти удалось выбросить это из головы. Теперь же Белинда снова поставила меня в безвыходное положение, и я боялась, что это не приведет ни к чему хорошему. Я понимала, что игнорировать ее слова было бы ошибкой, учитывая, что в прошлый раз она оказалась права. Но доктор Грин утверждал, что Белинда больна, а Розалинда сказала, что я становлюсь такой же, как она. Действительно ли Белинда была больна? Вряд ли. Скорее она не поддавалась укрощению, и это им не нравилось; а если укротить не получается, оставалось лишь держать ее под воздействием лекарств. Но вдруг я ошибалась? Я и правда уже не знала, чему верить, а чему нет. Прошлой осенью из разговоров с родными и с врачом я извлекла лишь один урок: доверять себе я больше не могла.

8

Дома нас уже ждал Родерик – его пригласили на пасхальный ужин. Его родителей, братьев и сестер тоже позвали, но у них было другое семейное мероприятие.

По неписаному правилу миссис О’Коннор, праздничный ужин всегда подавался днем, и, чтобы скоротать время, мы с сестрами и Родериком принялись играть в «Монополию» на террасе. Миссис О’Коннор вынесла нам кувшины с лимонадом и тарелку бутербродов без корочки, с мягким сыром и огурцами, но мы интересовались ими гораздо меньше, чем шоколадными зайцами и мармеладом.

Это должен был быть беззаботный день – весенний праздник на солнечной террасе, и для всех остальных, как мне казалось, так и было: всем было весело, даже Калле. Сестры сидели вокруг стола в своих роскошных пасхальных нарядах, а Родерик задавал тон общему настроению. На нем была ковбойская шляпа и сине-белая клетчатая рубашка с короткими рукавами; вокруг шеи был повязан галстук-шнурок.

Сестры передавали его шляпу по кругу, поочередно примеряя ее. Они, как и всегда, смеялись над его шутками, хотя казалось, что факт присутствия в компании мужчины веселил их больше, чем собственно сам мужчина. В доме царила женская энергетика, а отца, который мог бы ее разбавить, рядом не было; в результате Родерику было суждено исполнять роль обезьянки из зоопарка. Он вызывал наше любопытство и какое-то время казался забавным, но, прощаясь с ним в конце дня, все мы (кроме Розалинды) чувствовали облегчение.

За столом все болтали и смеялись, так что мое молчание оставалось незамеченным. Я размышляла, не рассказать ли им о новом предсказании Белинды. Я могла бы преподнести это как-нибудь беспечно и непринужденно. «Розалинда! – сказала бы я. – Ты ни за что не угадаешь, что случилось вчера вечером. Наша мать снова взялась за старое!» – «Ох, мама, – ответила бы Розалинда, театрально вздохнув. – Вечно она со своими шуточками».

Но я знала, что не смогу об этом шутить; это было не смешно.

– Кое-кто явно за тысячу миль отсюда, – усмехнувшись, сказал Родерик, протягивая мне игральные кубики. Все смотрели на меня – Дафни откусила голову у шоколадного зайца, Калла интеллигентно отправляла в рот одну мармеладку за другой, а Зили сидела, наевшись леденцов и перепачкав рот искусственным красителем. Розалинда нервно улыбнулась. Ей не хотелось, чтобы ее жених счел меня странной. Для странностей хватало Белинды.

Потянувшись через стол за кубиками, я коснулась руки Родерика и задержала на ней взгляд – темные волоски, очертания мышц… от него так и веяло жизненной силой. Наши с сестрами руки – бледные, безволосые, мышцы и кости упрятаны за невидимый слой жира, такие тонкие и нежные, словно с молока только что сняли сливки, – ни в какое сравнение не шли с его руками. Казалось, что своей огромной, тяжелой ручищей он может так сильно сжать мою руку, что от костей останется один порошок.

Взяв у него кубики, я бросила их на поле, и Зили немедленно начала передвигать мою фигуру, предугадав, что я этого делать не буду.

– Доиграй за меня, Зили, – сказала я.

Мне нужно было проветриться. Я встала и пошла в сторону леса, услышав сзади оклик Розалинды: «Айрис, ты куда?»

Сняв шляпу и обмахиваясь ей, как веером, я заходила глубже и глубже в лес в северном направлении. Что же мне делать с маминым предсказанием? Точно ли я говорила с ней той ночью? Ведь все это мне могло привидеться в кошмаре… Я шла дальше, радуясь молодой зелени весеннего леса, любуясь темными колоннами деревьев, настоящим природным Парфеноном. Надо мной щебетали птицы, сквозь кружево листвы пробивалось солнце, и меня тянуло все дальше. Я уже начала беспокоиться, не заблудилась ли я, как вдруг очутилась на поляне – той самой, где были похоронены мечты Эстер о счастливой замужней жизни.

«Нет, – подумала я. – Никакой это не знак».