Вишневые воры

Следующий рисунок – купальник приспущен совсем, соблазнительный образ для художницы и зрителя, и чем дальше, тем откровеннее: Вероника с задранной юбкой; обнаженная Вероника сзади; Вероника в ванной; Вероника на шезлонге, ноги раскинуты в стороны. В какой-то момент я добралась до вишни в цвету, но эти рисунки были совсем не такими, как я ожидала. Если остальные работы были реалистичными, то здесь цветущая вишня была не просто фоном – Вероника словно слилась с ней. Она сидела на одеяле, поджав под себя ноги, а цветки вишни падали с неба обильным розовым дождем, покрывая ее волосы, плечи и колени. Казалось, что Вероника сама растет в этом саду – настоящая лесная нимфа.

Я думала, что это последний рисунок, но, перевернув страницу, увидела еще один. Он потряс меня больше, чем все остальные. То была еще одна сцена на одеяле – должно быть, Дафни изобразила ее, когда я ушла. Вероника лежала на спине с широко расставленными ногами, и Дафни зарисовала то, что такая поза ей открыла.

Эту часть женского тела я никогда раньше не видела – даже свою собственную. В школьных учебниках мне попадались обнаженные греческие статуи – между ног у женщин была пышная буква «V», но то, что внутри, было скрыто. Точно так же выглядела я, когда – в редких случаях – мне доводилось увидеть себя раздетой в зеркале ванной комнаты. Но здесь эта область была передана очень подробно; казалось, что это рисунок цветка – мягкие слои и изгибы розы или ириса.

Я закрыла альбом. Что-то со мной было не так, если я с таким удовольствием разглядывала все это.

6

Той ночью я дрейфовала между сном и явью, пока в моей голове проносились недавние воспоминания – кинопленка размытых, мерцающих изображений леса и вишневых деревьев, карандашных рисунков и коралловых губ, нежных плеч и розовых сосков. Я извивалась в кровати, словно у меня был жар, сбрасывала одеяло на пол и металась из стороны в сторону, отчего моя ночная рубашка еще сильнее закрутилась вокруг меня. И вдруг я почувствовала на своей руке чью-то ладонь.

После целого дня томлений прикосновение ощущалось как подарок. С моих губ сорвалось восторженное мурлыканье. Улыбаясь, я открыла глаза, разрывая тонкую оболочку сна и думая, что мне все это снится и на самом деле в спальне я одна. Но тут я поняла, что мою руку действительно сжимают чьи-то пальцы, и отдернулась от них, как от змеи. Кто-то стоял, склонившись над моей кроватью.

– Мама? – вздрогнув, сказала я. – Почему ты не у себя?

– Я улизнула ненадолго, – прошептала она.

Она присела на край кровати и подвинулась ко мне.

– Сиделка спит. Она забыла дать мне таблетки. Послушай, – сказала она, взяв мое лицо в свои ладони. – У меня не так много времени.

Она говорила с такой энергией, что мне стало страшно. Перед тем как продолжить, она дала мне несколько секунд, будто даруя время на подготовку. Я занервничала – и вдруг все поняла.

– Не надо, не говори! – умоляюще попросила я, отодвигаясь от нее. – Мама, пожалуйста!

– Если Розалинда выйдет замуж за этого человека, с ней случится что-то ужасное, – сказала она, крепко схватив меня за плечи. – Я снова чувствую запах роз.

– И что это значит?

– Розы предупреждают меня о приближении беды.

Я высвободилась из ее хватки.

– Пожалуйста, уходи, – взмолилась я. В ее голосе слышалась паника, и я не хотела, чтобы меня снова втянули во все это. – Нам опять попадет.

– Айрис! – громким шепотом вскричала мама. Я оглянулась на Зили, но та не пошевелилась.

– Розалинда спит в гостиной, – сказала я. – Пойди и поговори с ней сама.

– Меня никто не слушает, – ответила она. – Только ты можешь спасти ее.

– Меня тоже никто не слушает! – При мысли о том, что Розалинда может лечь в могилу рядом с Эстер, у меня на глазах выступили слезы. – Может быть, на этот раз ты ошибаешься!

– Я бы тоже хотела так думать. – Она поднялась на ноги, поцеловала меня в макушку и выскользнула из комнаты.

Слушая, как удаляются ее шаги, я вспомнила, что чувствовала тогда, в столовой. Так или иначе я знала, что это случится.

7

На следующий день было пасхальное воскресенье. Сестры были в восторге от новых платьев. Все они были разных пастельных оттенков: бледно-розовое для Розалинды, сиреневое для Каллы, фисташковое для Дафни, желтое для меня и нежно-голубое для Зили. Когда я открыла глаза, сестры бегали из комнаты в комнату, прихорашиваясь: Розалинда и Калла, накрутив волосы на бигуди, носились с пудреницами и помадами; Зили кричала, чтобы кто-нибудь ей помог; Дафни расхаживала по коридору в бюстгальтере и трусах, разыскивая свою расческу.

Пока они одевались, я оставалась в постели, пытаясь отделаться от наваждения прошлой ночи и убедить себя, что Белинда просто была напугана и никакая она не ясновидящая. Молния два раза в одно место не бьет – по крайней мере, так мне всегда говорили.