Vita Nostra. Собирая осколки

Сашка смотрела на них – два местоимения, занявшие чужое место так ловко, что ткань Речи приняла их без единой помарки; Костя был функциональной тенью Фарита Коженникова – так нож гильотины, падая, становится проекцией закона всемирного тяготения. Адель была обречена на вечное соперничество со Стерхом. Который для Сашки был здесь, хотя его личность давно слилась с массивом вселенской информации.

– Самохина, – сказал Костя, – не кури хотя бы пять минут.

Он беспокоился не о себе и не об Адели, чьи прекрасные духи потерпели поражение в схватке с табачным дымом. Костя сознательно возвращал ее в мир, где Сашка человек и ей надо беспокоиться о физическом здоровье; удивительно, что его забота не раздражала ее. Ну, почти никогда.

Сашка затушила сигарету и спокойно повторила Косте то, что только что высказала Адели. Повторенье – мать ученья.

– Технически сложно, – сказал Костя. – Но будет твоя воля, Пароль, я сделаю.

– Ладно, – кивнула Адель, будто от ее согласия здесь что-то зависело. – У меня единственная просьба: Александра Игоревна, не вмешивайтесь в учебный процесс. Дайте мне возможность спокойно работать.

– Сколько угодно, – сказала Сашка. – Костя, спасибо. Какой прогноз на завтра? Ага, проливной дождь, он поможет им настроиться на нужный лад… Кстати, Адель Викторовна. Оценивать готовность будем по самому отстающему студенту. Пока последний не выполнит задание – все останутся в кольце.

Показалось Сашке – или у Адели дернулся ее аккуратно подкрашенный глаз?

– Спасибо за разговор, – сказала Сашка небрежно. – Костя, зайдешь ко мне?

Они вдвоем вышли в скрипучий коридор, и непонятно что подтолкнуло Сашку к витражному окну. Давно стемнело, горели фонари, метались желтеющие листья – как всегда…

И человек стоял напротив, на Сакко и Ванцетти. И смотрел на здание Института. Сашке на мгновение показалось, что это ее «подсадили на кольцо», что это для нее повторяются события, когда миллионы лет назад она так же увидела Ярослава, вопросительно, тревожно глядящего на окна…

– Подожди, – сказала она Косте.

* * *

– Здравствуйте, Ярослав Антонович.

В свете фонарей он казался старше своих лет, и выражение лица было чужим, и Сашка этому порадовалась. Это не ее пилот. Это тень, проекция очень храброго человека на мир, где страха нет… или не было до сих пор.

– Меня зовут Александра Игоревна Самохина, я ректор Института специальных технологий. Вы ищете сыновей?

– Вы ректор, – сказал Григорьев, удивленно разглядывая ее, и фонарь на Сакко и Ванцетти то прятался за ветку липы, то снова выглядывал, будто кокетничая. – Вероятно, у меня разговор… к кому-то из администрации.

– Вероятно, ко мне, – сказала Сашка. – Наш Институт – учебное заведение с многолетними традициями, отличный старт успешной жизни для молодых людей. У вас есть вопросы?

– Я подал заявление в прокуратуру, – сказал Григорьев. – Я считаю ваш Институт наркопритоном и буду настаивать на принудительном тестировании моих сыновей… и лечении от наркозависимости, если диагноз подтвердится.

– Интересно вы воспитали ваших сыновей. – Сашка улыбнулась. – Это правда, что Артур дал пощечину своей бабушке?

Григорьев попятился. Сашка отвела глаза, не желая сейчас смотреть на него. Все-таки он был похож на настоящего Ярослава. Немного. Но похож. Ей не хотелось видеть его размазанным по брусчатке.

– Вы правда думаете, что наркотики… даже если бы они здесь были… могли бы заставить ваших сыновей отказаться от семьи? Или вы что-то упустили? О чем вы думали, когда били сына по лицу, а он не сопротивлялся? И даже не уворачивался? Вы думали, теперь-то он вас опять полюбит?

– Это не ваше… – Григорьев потерял голос.

Сашка продолжала:

– Сколько времени вы провели с сыновьями за все их детство – учитывая ваши командировки? Признайтесь, вы ведь превышали допустимое время рабочих смен. И авиакомпания закрывала глаза. Я понимаю, лучше взлетать в закат, а на рассвете идти на глиссаде, чем возиться с двумя сопляками, которые и разговаривать до трех лет толком не могли…

Я сейчас хуже Фарита, подумала Сашка, глядя не на Григорьева, а на его тень на булыжнике старой улицы. Интересное место мой мир: страха, казалось бы, нет… Смерть настолько дряхла, что никого не пугает. Но чувство вины, которое сейчас его накрыло… Которым я его накрыла, это в самом деле похоже на смерть или все-таки плацебо?

– Это не ваше дело, и вы ничего не знаете. – Он еще пытался бороться.

– Ярослав Антонович, – сказала Сашка мягко. – Если вы хотите когда-нибудь снова увидеть ваших сыновей… Слушайте меня. Уезжайте из Торпы!

Фонарь в ветках липы погас.

* * *

В семь часов вечера во всем общежитии хлопали двери. На кухне стряпали и пили, воняло горелой едой, звенели бутылки.

В комнате номер шесть светили три настольные лампы. Пашка горбился над книгой, то закрывая ладонями лицо, то снова глядя на страницу с абракадаброй, и тогда строчки сами по себе начинали ползти влево – не то как маленькие уходящие поезда, не то как выводок змеенышей. Пашка вздыхал так, что и камень бы, наверное, разжалобился. Камень. Но не Портнов.