Vita Nostra. Собирая осколки

Чем-то ее объяснения походили на разглагольствования Портнова, но Портнов говорил, кажется, только затем, чтобы студенты почувствовали себя дураками и лентяями. То, что рассказывала Александра, заставляло Валю внутренне обмирать, хотя понимал он еще меньше, чем на парах Олега Борисовича.

– Что значит «другие значения»?

– Вспомни себя, каким ты был до того дня, когда мы познакомились. Что для тебя означало «страх»?

– Неприятность, – сказал Валя после паузы. – Тетрадку забыл, будут ругать.

– А после нашей встречи?

Валя дрогнувшей рукой вытер пот со лба.

– Мне все еще трудно тебе объяснить. – Она понимающе кивнула. – Но, когда мы с тобой закончим наше дело, в мир вернется Страх как идея, а за ним вернется Выбор как идея. Направленное усилие во имя любви. То, что двигало тобой, когда ты не стал убивать хомяка.

– «Мы закончим»?!

Александра кивнула.

– Но я вовсе не любил этого хомяка, – сказал потрясенный Валя.

Хомяк в клетке, будто оскорбившись, ушел и спрятался в свой домик.

– И зачем нужен страх, – продолжал Валя, – я не понимаю, зачем нужен этот проклятый страх?!

– Чем скорее ты поймешь, тем будет лучше для нас обоих. – Александра повернула лицо к огню камина. – Тогда я смогу говорить с тобой на равных… почти. И от того, справишься ты или нет…

Она замолчала, и, следуя за ее взглядом, Валя тоже посмотрел в огонь.

Языки пламени замельтешили перед глазами, складываясь в абстрактные конструкции из упражнения. Валя задержал дыхание, будто ныряльщик, и вызвал перед глазами картинку: беспорядочное движение серых и черных точек, помехи, белый шум. Мигнул – и понял, что ослеп. Мигнул еще раз; зрение вернулось, в камине горели березовые дрова, и никаких больше потоков, смыслов и многомерных конструкций там не было.

Валя выдохнул и снова вытер мокрый лоб. Схватил с тарелки очередной рогалик и торопливо принялся жевать – не потому, что вдруг проголодался, а потому, что вкус возвращал к обыденности. С набитым ртом посмотрел на Александру и вдруг смутился: у нее было очень странное лицо. Никогда он не видел такого взгляда у нее: нежность. Гордость. Да что происходит?!

– Ты справишься, – сказала Александра так тихо, что потрескивание дров заглушало ее голос. – Ты… лучший студент, каких я видела, Валя.

И опять она не лукавила, и Валя даже немного испугался ее восхищения. Невольно потрогал мочку уха с серебряным кольцом; да уж, лучший студент. Они отлично подставили его, взяв в заложники Алису. Он ни разу не схватил штраф за два с половиной месяца; он довел до автоматизма упражнение контроля и научился применять его всякий раз, когда мир перед глазами начинал вот так валиться в систему абстракций.

Алиса не знала, что она заложница. Эта тайна привязала Валю к ней еще сильнее. Ему бешено хотелось секса, никакие занятия и упражнения не могли притупить это желание, а как назло, целую неделю после обретения Валей сережки им совершенно негде было встретиться наедине.

То, что для любви надо было искать место и прятаться, будоражило обоих. И вот, когда они наконец уединились и занялись чем хотели, – серебряное кольцо в Валином ухе раскалилось, будто уголь. Вопль боли и неожиданности совсем не был похож на крик страсти. Алиса испугалась.

В тот же вечер Валя нашел в подсобке кусачки и попытался вынуть сережку из мочки, но кольцо оказалось крепче титана. Валя в отчаянии готов был отрезать себе ухо, но тут в комнату постучала обеспокоенная Алиса и взялась успокаивать его так трогательно, что Валя расплакался.

Они опять заложили дверь ножкой стула и через несколько минут забыли обо всем. Никаких перерождений у Вали не было, никакие идеи и абстракции его больше не беспокоили. Он видел Алису, чуял Алису и очень любил Алису. Потом они задремали, обнявшись, летая в облаках. И только проснувшись и поглядев на часы, Валя спохватился и, не потрудившись снять с лица глупую счастливую улыбку, выглянул в коридор.

На стуле, вынесенном из чьей-то комнаты, у противоположной стены сидел Паша Григорьев и читал учебник философии…

– …Ты лучший, – повторила Александра, на этот раз, кажется, смутившись пафосом в своем голосе. – Я поговорю с комендантшей. Это, конечно, против правил, но я думаю, она закроет глаза и найдет для вас с Алисой комнату на двоих. Чтобы и вам не бегать, как мышам, и Григорьеву Пэ не мыкаться по кухням и подоконникам.

– Спасибо, – сказал Валя искренне. – Эти рогалики…

Он вдруг замер, снова изучая вкус и запах и чувствуя каждую крошку на губах. Апельсин, корица… тесто, масло, творог… еще повидло, кажется…

– Мамин рецепт на день рождения, – хрипло сказал Валя. – Когда я был маленький…

И он тут же увидел: стол, накрытый посреди кухни, кошка-часы переводит взгляд туда-сюда и постукивает хвостом на пружинке. Торт, свечи, рогалики на большом блюде, мама, совсем молодая, держит руку у папы на плече…

– Наконец-то ты распробовал, – тихо сказала Александра.

– Откуда вы знаете… откуда ты помнишь, Саша?!

– А я много чего помню. – Она улыбнулась, но только глазами. – Что было, чего не было… И что будет, я тоже, кажется, скоро вспомню.

* * *