Vita Nostra. Собирая осколки

– Что же делать? – Артур начал дрожать. Его летние кроссовки были облеплены снегом. Ресницы слиплись сосульками.

– Первым делом надо тебя согреть. – Пашка вытащил свой телефон. – Я попробую вызвать машину, и…

Он не успел коснуться экрана. Поднимаясь по крутой улице, будто взлетая, появился белый «Ниссан», почти сливаясь со снегом, подсвечивая тусклыми фарами. Остановился напротив.

* * *

– Вопрос нужно решить до каникул, Адель Викторовна, – говорила Сашка, стоя на балконе, глядя на заснеженные крыши напротив и на вывеску магазинчика «Все для дома». – Иначе мне придется принять меры. На итоговом заседании кафедры поговорим подробнее. Всего хорошего!

Она закончила разговор, но не спешила возвращаться в мансарду. Заснеженная Торпа смотрела на нее глазами далеких окон. Доверчиво – будто Сашка была тем якорем, тем бортом, тем островом, где невозможен страх, но свобода все-таки возможна…

К счастью, выходя на балкон, она взяла с собой сигареты.

* * *

Глядя, как Константин Фаритович, весь в черном, выбирается из молочно-белой машины, Пашка подумал, что Портнов редкостная скотина. Сказал «не буду писать докладную», потом передумал и написал. И как раз сегодня, когда сбылось старое и доброе предсказание. Когда бабушка с дедушкой их простили…

Пашка поднялся со скамейки. Повернулся спиной к Артуру, лицом к Константину Фаритовичу. Встал между ними, еще не зная, что будет делать.

Человек в очках не спешил начинать разговор. Пашка вспомнил, что не видел его давно, с сентября. Забыл, как он выглядит. Расслабился. Взбунтовался…

Снег кружился в лучах габаритных огней.

– Когда я учился на первом курсе, – сказал Константин Фаритович, – я провалил зачет по специальности.

Пашка в самых смелых фантазиях не мог вообразить, что Константин Фаритович когда-то учился на первом курсе. Он молчал и тупо разглядывал два своих отражения в черных стеклах – два бледных черепообразных овала.

– Я не буду рассказывать, что случилось потом, – продолжал Константин Фаритович, и по его интонации сделалось ясно, что ничего хорошего не случилось. – Но у меня была однокурсница, которая помогла мне выучить и пересдать. Если ты, Паша, хочешь получить свой шанс – то вот он.

И он открыл пассажирскую дверцу белого «Ниссана».

* * *

Александра закончила свой разговор и спрятала трубку, но не уходила с балкона – курила. Хотя прежде всегда курила под крышей, не смущаясь присутствием Вали. Такое впечатление, что ей нужно было о чем-то в одиночестве подумать; Валя видел ее спину, затылок с небрежно заколотыми волосами, опущенные плечи, голую шею. Как ей не холодно, снег ведь идет…

В сумерках темнели черепичные крыши. Далекие флюгера. Если смотреть из определенной точки – Торпа очень красивый город.

Валя ждал, расхаживая по мансарде, от балконной двери к камину, потом к конторке, к стене, к обеденному столу. Пульсировала мочка уха с серебряным кольцом: Алиса больше не заложница. Алиса…

Валя ускорил шаг, он бы вскочил сейчас в хомячье колесо, чтобы справиться с волнением. Ему надо было быть в общаге прямо сейчас, но Александра курила и думала, а торопить ее Валя не решался.

Хомяк, будто услышав его мысли, вышел из домика и посмотрел сквозь решетку глазами-бусинками.

– Привет, коллега, – сказал ему Валя. – Как ты тут поживаешь? Вижу, что лучше многих…

Он остановился у стены с пришпиленными к ней альбомными и тетрадными листами. Его смутно тревожили эти рисунки. Особенно один, слева в углу, совершенно черный. Страшно представить, сколько на него извели карандашей и каково должно быть терпение – сидеть и водить, водить по бумаге грифелем, без цели, без системы… Или система есть, Валя просто ее не видит? В центре черного листа – три белые точки…

Его взгляд задержался на этих точках, будто приклеенный. Вот они дрогнули. Вот увеличились. Вот потянули его к себе, ослепили и тут же погасли, и Валя заморгал, пытаясь вернуть себе зрение, но в этот момент из полной черноты проступил – выпрыгнул, выступил – старинный город.

Еще угадывались направления улиц, еще видна была кое-где брусчатка под обломками, булыжная мостовая и мраморные тротуары. Осколки прекрасных домов стояли, будто гнилые зубы, и черепица рассыпалась по горам битого кирпича. На окраинах, куда достигал Валин взгляд, строения были перемолоты в крошку, ближе к центру сохраняли очертания, но тоже готовы были развалиться. И только в самом центре высилась ратуша, пока еще целая, с покосившимся острым шпилем.

Валя забился, но у него больше не было тела. Валя хотел закричать, но голосовых связок, разумеется, тоже не было и не было воздуха. Валя вспомнил, как укрываться защитным экраном, как заливать поле зрения помехами, белым шумом. Отрезать информацию! Спастись. Уйти.

Накатила новая слепота – на этот раз темнее и глубже. Валя почти поверил, что вырвался, – но чернота сменилась темно-кирпичной рябью, и Валя заново увидел город в развалинах и увидел, как на горизонте падает горный пик и оседает арочный мост, как подламываются его опоры, будто ножки мертвого паука.

Но это был не мост. И это был не город.

* * *