В это время из кузова вывалился бравый германский воин со вспоротым брюхом. В кузове шла какая-то возня. Похоже, наши ребята отбивались врукопашную. Я поднял одну из валяющихся на дороге винтовок, отодвинул затвор: патроны в магазине ещё были. Задвинул затвор, прицелился. Оставшиеся бойцы, поняв, что дело плохо, принялись отходить, а потом повернулись и побежали прочь. Я выстрелил вдогонку для острастки. Ни в кого не попал. Ну и пёс с ними. Главное теперь: как можно скорее смыться отсюда.
Мой тёзка вылез из кузова. Был он вспотевший. В руках держал винтовку с окровавленным штыком, похожим на длинный кинжал.
— Жив ещё? — спросил он. — Бегут, гады? Фух, — вытер рукавом пот со лба, — троих ухайдохал. А Ваньку убили, изверги. Уходить надо. Сейчас как понавалят.
— В этом я с тобой полностью согласен, — кивнул я.
Мой тёзка зарядил своё оружие, а я поднял оброненный в пылу схватки револьвер и положил в кобуру, и мы, держа винтовки наготове, побежали прочь между дворов, то оборачиваясь, то вглядываясь вдаль. Останавливались перед каждым углом, чтобы убедиться, нет ли там противника, и трусили дальше, шлёпая по грязи и лужам.
Замедлили бег только когда вышли на окраину. Стрельба громыхала позади, а впереди за последним рядом изб простиралось поле, едва припорошенное снегом. Я повесил винтовку на плечо, достал револьвер, и стал заряжать его на ходу.
— Фух, кажется, оторвались, — мой спутник тревожно оглядывался назад. — Что за чертовщина — ума не приложу. Откуда тута германцы? Фронт же тута в двадцати вёрстах. Что они в тылу у нас забыли?
— Может быть, окружают? — предложил я, вспомнив, что слышал о планах вражеского командования.
— Наших надо предупредить. И поскорее.
— Надо, — согласился я. — А мне надо попасть в госпиталь. Двадцать вёрст, говоришь, топать? Машина бы не помешала.
Мы шагали по дороге, обходя вездесущие лужи. Впрочем, ботинки мои и так уже промокли насквозь, пока я бежал.
— Сколько супостатов положил? — спросил солдат. — Поди, не меньше дюжины? Я-то думал, тебя сразу грохнут. А ты — ловкий парень, гляжу. Как сумел-то?
— Считай, повезло, — хмыкнул я. — Но это ерунда. Повезло бы ещё выбраться отсюда.
— Да-а, — протянул мой спутник. — Если германцы тута везде хозяйничают, нам несдобровать.
— Прорвёмся…
«Должны прорваться, — подумал я. — Таню я не оставлю». И всё же сердце моё было наполнено тревогой: а что, если враг занял территорию, а что, если госпиталь захвачен в плен? От одной этой мысли становилось страшно. Я ужасно жалел, что нет машины, и нам теперь несколько часов придётся топать наугад, пребывая в полнейшей неизвестности.
Перейдя поле, мы очутились в ещё одной деревне. Местные сказали, что сюда германцы не заходили. Значит, был шанс, что наши ещё держатся. Затем мы вышли на дорогу и на следующем же перекрёстке наткнулись на патруль.
Возле пулемётного броневичка стояли пятеро солдат и унтер-офицер. Все — в шинелях зелёного цвета и в кепи. Вооружены были всё теми же курковыми однозарядными винтовками. Мы, естественно, обрадовались, встретив своих.
Когда подошли, унтер-офицер первым делом потребовал предъявить документы и внимательно изучил наши удостоверения. Спросил, куда направляемся.
— Дык в часть к себе, — ответил мой тёзка. — Мы с кухней ехали, нас в Санкеляе обстреляли. Там германцы уже. Вот, еле ушли. Предупредить надобно остальных.
— А ты кто таков? — обратился ко мне унтер. — Что делаешь в прифронтовой зоне?
— А у него девушка — медсестра в шестьдесят седьмом госпитале, — ответил за меня мой попутчик. — Проведать едет.
— Я не тебя спрашивал, — строго посмотрел на него унтер-офицер.
Я повторил то же самое: мол, ищу человека. В Минске направил в шестьдесят седьмой госпиталь. Поехал с попуткой и попал под обстрел. Еле отбились.
— Ждите, — приказал унтер, пошёл к броневику и связался с кем-то по радиостанции. О чём говорили — я не слышал.
Минут через двадцать подкатил грузовик с пятью солдатами. Нам велели сдать оружие, обыскали и посадили в кузов. Я не стал сопротивляться, хоть мне и не понравилось такое отношение. Воевать со своими было — не вариант. Придётся выкручиваться другим способом. Вопросы я тоже не задавал. Понимал — бесполезно. А вот тёзка мой начал активно интересоваться, куда нас везут и что вообще тут происходит. Его попросили заткнуться.
Нас привезли в деревню, занятую военными, и разделили. Куда увели Михаила, я не видел, меня же сопроводили в ближайшую избу. Тут находился целый штаб: висела карта на стене, за длинным столом сидели два офицера, обложенные кипой бумаг. Один — низкорослый, с обрюзгшим лицом, другой — подтянутый, с завитыми вверх усами. У обоих на кепи — синие околыши. Такие я прежде не видел.
Солдаты снова обыскали меня, вытрясли всё содержимое карманов и сложили на стол перед офицерами. С собой у меня было не так много чего: два бутерброда, завёрнутые в газету, кобура, коробка патронов, удостоверение и родовая бумага.